В тот день, когда мы пришли в Московский научно-исследовательский онкологический институт им. П.А. Герцена (МНИОИ), на каждом сотруднике — от работников регистратуры до руководства института – красовались цветные ленточки, казалось бы, довольно легкомысленные для такого серьезного учреждения. Оказывается, как раз в этот день, 4 февраля, отмечался Международный день онколога, и МНИОИ решил принять в нем участие, проведя очередной День открытых дверей, когда пациенты могут получить бесплатную консультацию специалистов, а врачи — послушать лекции ведущих онкологов России. Такие ленточки принято надевать всем врачам и пациентам, которые солидарны с движением против рака. С вопроса, зачем нужны такие дни открытых дверей, мы и начали беседу с директором МНИОИ, членом-корреспондентом РАМН Андреем Дмитриевичем Каприным.
— Андрей Дмитриевич, обычно День открытых дверей – это что-то дежурно-показательное, формальное.
— Нет, у нас совсем не так. Надоело говорить, как все плохо, и мы решили действовать. Наш институт — головное онкологическое учреждение страны, а с прошлого года мы вошли в ICI – европейскую организацию, которая объединяет институты, борющиеся со злокачественными новообразованиями. Дни открытых дверей – часть нашей программы по борьбе с раком. Мало того: теперь мы стали принимать пациентов по субботам. Для многих такая первичная диспансеризация в выходной день очень удобна. На работу выходит весь коллектив, и мы принимаем 200-300 человек. Результат заметный. Скажем, среди пациентов, которых мы принимали по поводу подозрения на заболевания молочной железы, выявили четыре случая непальпируемого рака.
15 февраля проведем такой День открытых дверей в гинекологии, а 1 марта – для больных с заболеваниями кожи. Мы решили сделать это традицией.
— Андрей Дмитриевич, вашему институту более ста лет, и он стал одним из старейших в мире по решению онкологических проблем. Наверное, есть какие-то традиции, которые хочется сохранить навсегда?
— Да, действительно, наш институт старейший в Европе, а его история богата и чрезвычайно интересна. Рождение института связано с именем выдающего ученого, хирурга Льва Львовича Левшина. Будучи директором госпитальной хирургической клиники Московского императорского университета, он обратил внимание членов Благотворительного общества России на печальное положение больных со злокачественными новообразованиям, уносившими ежегодно большое число жизней. Петр Александрович Герцен, чье имя носит наш институт, руководил им с 1922 по 1934 г. П.А. Герцен — это целая эпоха в отечественной и мировой онкологии. Сегодня его именем назван целый ряд операций. Надо сказать, этот дух патриотизма сохранился и очень силен в институте. Здесь трудятся династии онкологов, и мы видим, что природа на детях вовсе не отдыхает — по крайней мере не в нашем случае.
— Ваш институт называется московским, хотя на самом деле вы федеральное учреждение. Почему?
— Московским он называется со времен купцов Морозовых, это как бы наш фирменный знак, хотя такое наименование и вправду уже давно не соответствует действительности. У нас традиционно хорошие отношения со столичным департаментом здравоохранения, мы всегда с готовностью подключаемся к любой онкологической программе.
— Да и в фойе висит табличка, что институт был реконструирован благодаря поддержке тогдашнего мэра Москвы Юрия Лужкова. Еще я обратила внимание на огромную растяжку на входе в институт, где написано, что вы — национальный центр по онкологии репродуктивной системы: урология, гинекология, маммология. Это ведь тоже обязывает?
— Это нововведение появилось благодаря приказу министра здравоохранения, на основе которого мы действительно стали национальным центром такого рода. Это веяние времени, обусловленное значительным ростом случаев рака предстательной железы, шейки матки и молочной железы.
— С чем вы это связываете?
— Причин много, но одна из главных — повышение выявляемости. Большого прогресса удалось достичь, например, в онкологии молочной железы: раньше женщины с таким диагнозом чаще всего погибали, а теперь у нас появилась возможность помогать им на ранних стадиях. То же мы видим с урологией: становится повсеместным исследование на белок ПСА – простатоспецифический антиген, белок, который появляется в крови в процессе работы предстательной железы, и если этот показатель выше нормы, есть риск развития рака предстательной железы. Не в ста процентах случаев, однако повышение этого показателя должно стать тем сигналом тревоги, по которому врач обязан назначить дополнительные обследования. Раньше, когда анализа на ПСА не было, такие люди часто не доживали до старости, а сейчас у нас появилась возможность им помогать. На ранних стадиях – 95% излечиваемости. Нас даже радует, что процент заболеваемости растет: ведь вместе с этим продолжительность жизни не падает, а, наоборот, несколько повышается.
— То есть рост количества раковых больных вы связываете с большими диагностическими возможностями?
— Да, в первую очередь. Есть еще такая проблема, как старение населения, когда молодые люди стремятся уехать в Европу, а на родине остаются в основном пожилые, и у них шансы заболеть раком выше. Это заболевание в первую очередь людей в возрасте. Проблема эта не медицинская, а социальная. Мы не можем решить все проблемы в один день. Подчеркну еще раз: главный враг рака – это ранняя выявляемость.
— Посоветуйте мужчинам как уролог: сдавать им регулярно анализы на выявление уровня ПСА или лучше этого не делать? Ведь не секрет, что и среди ваших коллег находятся разные точки зрения.
— В западных странах, если мужчина в 45 лет не приходит на обследование и не сдает кровь на ПСА, его снимают с государственной страховки. Конечно, накажут и врача, если он не примет пациента, который в этот год должен был пройти обследование. Но и пациент не должен оставаться в стороне. И если такой пациент заболеет раком, ему скажут: а где вы были в 45 лет, когда надо было сдать кровь на ПСА? И не будут лечить за государственный счет. У нас такого нет, никого не накажут. Хотя мы всем говорим, что в 35 лет каждая женщина должна начинать проходить диспансеризацию у гинеколога и обследовать молочные железы. Сейчас много такой аппаратуры в обычных поликлиниках, и провести первичное обследование может каждый. Мужчина в 45-50 лет также может в обычной поликлинике каждый год сдавать кровь на ПСА и кал на скрытую кровь, чтобы врачи могли вовремя увидеть, не растет ли в кишечнике что-то нехорошее и злое. Ничего сложного и дорогостоящего в этом нет.
— Каким оборудованием вы можете сегодня похвастаться?
— Что это такое?
— Это радиохирургическая система, предназначенная для лечения различных новообразований и снабженная компактным линейным ускорителем электронов. При этом облучение опухоли производится не электронами, а фотонами, т.е. рентгеновским излучением, которое рождается при взаимодействии ускоренных электронов с материалом мишени ускорителя. Робот-манипулятор обеспечивает перемещение и наведение линейного ускорителя с высокой, или субмиллиметровой, точностью. Другая особенность этого инструмента — наличие ряда трекинговых систем, которые отслеживают расположение опухоли в пространстве, в том числе в режиме реального времени. Мы надеемся, что кибернож станет оружием номер один против рака легкого, против опухолевых процессов, развивающихся в трахео-бронхиальной зоне, когда крайне важно сохранить окружающие ткани, необходимые для жизнедеятельности. Мы надеемся расширить свои возможности также с помощью наших разработок.
— Какие у вас есть разработки?
— Например, мы выполняем эффективную внутритканевую лучевую терапию. Это так называемая брахитерапия, позволяющая сохранять орган. Она применяется, например, при раке предстательной железы, когда в пораженный опухолью орган внедряются источники иридия или йода-125, и больной к вечеру идет домой. При этом достигается одномоментная доза до 150 Гр – такая, которую дистанционно довести невозможно, не повредив кишку и мочевой пузырь, ведь эти органы располагаются близко. Мы делаем это и при некоторых поверхностных опухолях, когда не хотим потерять орган. Например, при такой редкой локализации, как рак полового члена: сами понимаете, к какой операции это приводит. В этой области нами разработаны очень интересные методики, позволяющие сохранить орган. Есть разработки и по очень популярной сегодня фотодинамической терапии. МНИОИ участвовал в разработке различных красителей для оценки состояния пограничных лимфоузлов и был пионером таких разработок в нашей стране. Есть также интересные разработки в области генетики, где мы активно сотрудничаем с другими научными учреждениями, фундаментальными институтами. Сейчас мы делаем оценку количества циркулирующих опухолевых клеток в крови. У этого направления большие перспективы, потому что по-настоящему оценить качество лечения можно только с помощью генетических методик. Ведь бывает, что мы лечим пациента дорогостоящими и агрессивными химиотерапевтическими препаратами, а количество раковых клеток не падает, и нам трудно понять, идем ли мы верным путем.
— Речь идет о так называемом генетическом анализе опухоли и подборе эффективных химиопрепаратов?
— Да, это на доклиническом, доврачебном уровне. Следующий этап – определить количество опухолевых клеток, циркулирующих в крови нездорового организма, чтобы оценить изменения уже на фоне лечения, выяснить, достаточен ли уровень повреждения опухоли. Быть может, мы напрасно воздействуем на человека таким образом, надо остановиться и сменить индивидуальный план лечения?
— Но, как мы с вами знаем, к сожалению, бывают случаи, что, сколько ни меняй план лечения, ничего не помогло и человек погиб. Как вы думаете, удастся ли когда-нибудь полностью победить рак?
— Я знаю, что вы сами активно оперируете. Есть ли у вас какие-то свои фирменные методики?
— Я очень не люблю свою работу за то, что в ней, к сожалению, операции обычно органоуносящие. Поэтому я увлечен разработкой различных способов замещения органов. Моя докторская диссертация – о замещении различными сегментами кишки удаленного при раке мочевого пузыря. Конечно, это очень большая операция на стыке многих специальностей. Мочеточники фактически лежат в брюшной полости, где нет мочевого резервуара, и создать его крайне сложно. Но иногда удается из различных сегментов тонкой кишки, других комбинаций сделать новый мочевой пузырь, превратить его в шар, соединить с уретрой и т.д. Это уже не чисто урологическая хирургия: там и прямая кишка, от которой нужно отойти, пересадить мочеточники в кишечный резервуар, а потом — нейрогенные тонкости, когда надо научить этот новый мочевой пузырь работать. Поэтому мы работаем и с колопроктологами, и с неврологами, которые помогают оценить состояние тазового дна. Бывает, этот мочевой пузырь содержимое не держит, и тогда надо работать с разными механизмами удержания мочи, в том числе так называемыми слинговыми методиками. А таким умением я обязан своим великим учителям, методики которых я сваивал и, может быть, развивал. Это академик Владимир Петрович Харченко, Николай Алексеевич Лопаткин, Олег Борисович Лоран, который был одним из родоначальников кишечной пластики, а я тогда еще молодым ассистентом у него учился, выхаживал больных. Без таких людей в нашей профессии состояться невозможно. Я об этом всегда помню.
— Вы не только активно оперирующий хирург и член-корреспондент Российской академии медицинских наук, но член-корреспондент Российской академии образования – преподаете, читаете лекции студентам и тоже стараетесь их чему-то научить.
— Не помогает?
Беседовала Наталия Лескова
Справка
Андрей Дмитриевич Каприн
Директор Московского научно-исследовательского онкологического института им. П.А. Герцена (МНИОИ)
Член-корреспондент РАМН и РАО, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач РФ, один из ведущих специалистов Российской Федерации в области диагностики и лечения урологических заболеваний.
На протяжении всей научно-лечебной деятельности А.Д. Каприн занимается разработкой современных методов хирургического и комбинированного лечения рака почки, мочевого пузыря, предстательной железы и других злокачественных новообразований. Применение на практике научно обоснованных оригинальных методик позволило А.Д. Каприну добиться важнейших успехов как в хирургическом, так и в комбинированном лечении самых сложных урологических больных, позволяющих не только увеличить основные показатели эффективности лечения, но и значительно улучшить качество жизни больных.
Ежегодно А.Д. Каприным проводится более 200 сложных оперативных вмешательств по поводу различных урологических заболеваний. Важным разделом работы А.Д. Каприна является педагогическая деятельность и подготовка научных кадров в области урологии и онкологии.
Рак — слово, которое многие люди, наверное, стараются лишний раз не то что не произносить вслух, но и не думать о нем. Злокачественные опухоли — в числе самых главных причин смертности людей во всем мире. Президент России Владимир Путин в марте в послании Федеральному собранию заявил о необходимости реализации специальной общенациональной программы по борьбе с онкологическими заболеваниями.
О том, как к настоящему времени российские специалисты улучшили способы выявления раковых опухолей и методов их уничтожения, а также о том, кому и какие обследования надо проходить, в интервью РИА Новости на полях Петербургского международного экономического форума рассказал директор Национального медицинского исследовательского центра радиологии, член президиума Российской академии наук академик Андрей Каприн.
— Андрей Дмитриевич, сейчас часто появляются сообщения о том, что тот или иной известный человек исчез из всеобщего поля зрения, потому что заболел серьезной болезнью и проходит лечение. Не принято во всеуслышание пояснять, что у него рак. Но все догадываются, что речь идет об онкологии. И уже простые люди начинают говорить, что началась прямо-таки эпидемия рака. Так действительно ли мы имеем дело со всплеском злокачественных заболеваний?
— Рак — это многофакторная проблема. С одной стороны, врачи стали чаще выявлять злокачественные опухоли за счет более совершенных методов диагностики. Население во всем мире стало более тщательно следить за своим здоровьем и чаще проходить диспансеризации.
— Есть ли регионы, стареющее население которых будет в большей степени подвержено риску заболеть?
— Да. Это прежде всего Европа и Япония. Там стали жить дольше всего.
— А у нас в стране какова в целом статистика по выявлению случаев рака?
— Взрослых у нас заболевает примерно 600 тысяч человек в год, детей — 27 тысяч.
— Вы сказали, что появились более совершенные диагностические методы. Какие, например?
— У нас развивается лучевая диагностика. Мы выявляем, скажем, даже крошечные опухоли почек. Раньше мы обнаруживали опухоль в почке, когда ее размеры составляли три-четыре сантиметра. Теперь мы можем видеть опухоли размеров в несколько миллиметров. Это значит, что мы в ходе хирургического вмешательства сохраняем пораженный орган. У нас почти наполовину прибавилось органо-сохраняющих операций на почке. Раньше было удаление органа. Это, конечно, прекрасный прогресс.
— Но какие-то виды рака пока еще не удается так же рано обнаруживать?
— Это так. К сожалению, остается позднее выявление рака легкого, рака желудка, поджелудочной железы, нейроэндокринных опухолей.
— Многие люди зачастую откладывают поход к врачу, поскольку у них срабатывает понятный психологический тормоз: «А вдруг у меня что-то найдут, как я буду с этим жить? Пусть если найдут, то не сейчас». Что вы скажете об этом? Можно ли такое поведение отнести к фактору риска заболевания раком?
— Безусловно! Канцерофобия есть у всех людей, только она по-разному проявляется. Есть небольшой процент тех, кого страх перед раком толкает к действиям и заставляет идти проверяться. Но значительное большинство людей, увы, прячется от врачей.
— А вы сами себя к какой категории относите?
— Скажу честно: я сам боюсь идти на обследование и каждый раз по-человечески тревожусь. Но я регулярно, каждый год должен это делать. Во-первых, я возглавляю большое медицинское учреждение. Во-вторых, я должен показать своим сотрудникам пример. У нас все сотрудники проходят обследование, и я сам проверяю списки прошедших.
Я считаю, что мы должны заниматься просветительской работой, пропагандой необходимости обследований. Вы затронули ситуацию с заболевшими знаковыми личностями. На их примере мы как раз могли бы показать важность обследований.
Может быть, кто-то из них мог бы сам сказать об этом. Ведь в ранние сроки рак сейчас излечивается просто потрясающе.
— Какие обследования входят в перечень обязательных?
— В программе обследования у девушек после 21-25 лет обычно это проверка на рак шейки матки, у женщин старше — маммография, причем с так называемым двойным контролем. И ни в коем случае не ультразвук молочной железы. У мужчин после 45 лет — анализ на так называемый простатоспецифический антиген, маркер рака предстательной железы. Конечно, после 50 лет обязательны УЗИ брюшной полости, гастроскопия и колоноскопия.
Обязательно надо наблюдаться тем, у кого в роду были наследственные случаи рака. Таких людей, потенциальных больных, надо даже выделять в отдельную группу. К отдельной группе надо относить и лиц, работающих на том или ином производстве, связанном с риском возникновения рака определенного типа. Это совершенно иная группа. Наблюдаться надо молодым людям, зараженным вирусом папилломы человека и потому имеющим риск заболевания раком слизистых оболочек. В целом, все такие группы должны попадать под жесткий контроль онкологов.
— Есть ли у онкологов знание того, какие подходы в терапии позволили бы наиболее успешно лечить от рака?
— Это обширный и интересный вопрос. Конечно, в арсенале врачей должны быть все методы — хирургия, лучевая терапия, иммунотерапия.
Но дело в том, что любая опухоль разнообразна в том смысле, что у каждой опухоли есть свой генетический «портрет». Это самое важное, что надо понимать. И потому программа лечения должна быть индивидуализирована. Тут очень много работы.
Сейчас речь идет о том, чтобы создавать модели для проверки действия того или иного химического препарата на конкретную опухоль. Изучать геномику, протеомику — белковый профиль опухоли. Пока это крайне сложно сделать. Но зато, получив такое знание, мы сможем гораздо грамотнее лечить пациента.
— То есть просматривается понимание, что у каждого человека свой особенный рак, с которым надо справляться индивидуально.
— Абсолютно верно! Такое понимание уже есть. И мы, например, сейчас у себя в институте при поддержке министерства здравоохранения разрабатываем очень интересную систему — мы берем живые опухолевые клетки и помещаем их в специальные чипы, в котором создаются условия их функционирования, максимально приближенные к условиям в организме человека. Тем самым мы можем смоделировать размножение и метастазирование опухолевых клеток, изучить их чувствительность к лекарственным препаратам, чтобы понять, как максимально эффективно воздействовать на эти клетки в организме пациента.
Это сугубо индивидуальная терапия. С ее помощью мы сможем понять, когда у опухоли наступит устойчивость, как говорят врачи — резистентность к той или иной линии химиотерапии. И мы сможем назначить индивидуализированную, максимально эффективную для данного пациента лекарственную терапию.
Нужно отметить, что сегодня министерство здравоохранения России, та научная и творческая команда сотрудников Минздрава, которую собрала вокруг себя министр Вероника Игоревна Скворцова, уделяет очень большое внимание развитию в стране биомедицины и оказывает очень серьезную поддержку научным исследованиям в области молекулярной биологии и клеточной медицины, которые проводятся в научно-исследовательских институтах, в том числе в нашем Центре.
— Есть ведь еще и такое направление, как ядерная медицина. И вы не так давно получили премию правительства России за свою совместную со специалистами атомной отрасли работу по внедрению в практику брахитерапии рака предстательной железы — метода лечения с помощью микроисточников, содержащих радиоактивный изотоп. Как идет этот проект?
— Как медик я могу сказать, что он идет успешно. Наши микроисточники с йодом-125 доказали свою конкурентоспособность по сравнению с зарубежными источниками. Более того, мы сейчас начали и будем делать брахитерапию с помощью йода-125 неоперабельных опухолей поджелудочной железы и печени.
Как организатора, меня расстраивает то, что у нас, к сожалению, нет таких маркетинговых условий, с помощью которых мы могли бы «победить» немецкие микроисточники. Их маркетинг настолько силен, ведется работа против наших источников, создаются утверждения, что они якобы недостаточно чисты. И это несмотря на то, что мы прошли международную сертификацию. Расстраивает и то, что мы не можем продавать наши источники на нашем собственном внутреннем рынке. Но это другая история.
Но радует то, что у нас появилась возможность маневрировать нашими микроисточниками в смысле расширения локализации их применения в организме. Раньше это считалось нецелевым использованием средств. А сейчас это стало возможным благодаря появлению так называемого протокола клинической апробации, который оплачивает Минздрав.
У нас есть еще идеи по использованию радиоизотопа иттрия-90 для лечения рака печени. Мы сейчас над этим работаем с Физико-энергетическим институтом Росатома. Очень интересны работы с радием для лечения костных метастазов. Нам обязательно надо сделать свой отечественный препарат на основе радия.
— А облучательные установки, как с ними у нас в стране обстоят дела?
— Сейчас нам, конечно, надо заниматься изготовлением своей «тяжелой» техники, линейных ускорителей частиц. Я только что был в Институте электрофизической аппаратуры, НИИЭФА, это тоже Росатом. Надо размораживать проекты по нашим отечественным ускорителям на 6 мегаэлектронвольт. Когда-то они были, но было принято решение, что нам этого не нужно. В итоге врачам сейчас по всей стране не хватает примерно трехстот таких машин. Должна быть своя полная линейка — ускорители и гамма-установки. У нас есть неплохая физическая школа в области ускорителей. И ее надо сохранить.
— Итак, методы диагностики становятся совершеннее. Более «прицельной» получается терапия. Так когда же слово «рак» наконец перестанет быть синонимом фатального исхода?
— Отвечу так: мы пока не выиграли эту битву, но мы уже находимся на переломе в ней в нашу пользу.
Андрей Каприн рассказал, какие виды рака сейчас наиболее опасные, перспективах лечения и ожидаемом уменьшении смертности
Москва. 14 сентября. INTERFAX.RU — Главный внештатный специалист-онколог Минздрава, генеральный директор НМИЦ радиологии Минздрава России, Андрей Каприн рассказал «Интерфаксу» о том, какие виды рака сейчас наиболее опасные, перспективах лечения и ожидаемом уменьшении смертности в результате злокачественных новообразований.
— Андрей Дмитриевич, какие сейчас наиболее опасные виды рака? Как они реагируют на лечение?
— На первом месте по заболеваемости все те же «лидеры»: у женщин — рак молочной железы, рак шейки матки. У мужчин — рак легких, желудка и предстательной железы. В пятерку входит также рак кожи, тут нет разницы по половому признаку. Особенно агрессивной была и остается меланома — она поражает практически все возрастные группы, вероятность метастазирования крайне велика, хотя наука нашла эффективные способы ее лечения. В последнее время появилось очень много интересных препаратов и методов лечения, но главное оружие пациентов и врачей — ранняя диагностика. Чем раньше мы диагностируем опухоль, тем больше шансов ее победить.
В лечении некоторых локализаций достигнуты серьезные успехи: при раннем выявлении рака молочной железы процент излечения, например, составляет 95-97%. Хорошие результаты дает лечение методом внутритканевой брахитерапии предстательной и молочной желез, который НМИЦ радиологии Минздрава России ввел в регулярную практику. С другой стороны, очень опасным остается рак поджелудочной железы, который вносит большую долю в статистку смертности, имеет плохой прогноз. Но все-таки удается замедлить развитие этого заболевания, продлить жизнь пациентов на несколько месяцев. Недавно мы провели ряд успешных операций на поджелудочной железе с применением брахитерапии с очень хорошим результатом. Будем продолжать идти в этом направлении, сейчас метод проходит стадию клинических исследований.
— Что влияет на возникновение рака? Некоторые исследователи утверждают, что виной всему ухудшение экологии.
Безусловно, заболеваемость злокачественными новообразованиями растет и в связи со старением населения к этому нужно быть всем готовыми, и предпринимать все меры для усиления онкологической службы, ведь пул наблюдаемых пациентов растет. Сейчас в стране зарегистрировано 3 млн 700 тысяч человек, страдающих онкологическими заболеваниями.
Думаю, борьба с курением и чрезмерным потреблением алкоголя, и, как следствие, уменьшение потребления алкоголя и табака, увеличение количества людей, ведущих здоровый образ жизни, принесет серьёзные положительные результаты.
— Несколько недель назад был опубликован прогноз по экономическим потерям от рака в России, что сейчас он составляет 8 млрд долларов, а к 2030 году снизится до 7,5. Вы согласны с этим прогнозом? У нас же выявление растет, хотя качество лечения и повышается, но все-таки и смертность, мне кажется, пока увеличивается.
— Это вопрос очень сложный. Я не экономист и не могу оценивать эти данные. Но могу сказать, что сейчас растет показатель выявляемости, людей обследуют больше, чаще. Когда выявляется III-IV стадия рака, к сожалению, велик процент потерь таких пациентов, если среди них люди трудоспособного возраста – то это, безусловно, экономические потери. Но стоит отметить, что растет количество пациентов I и II стадии, которым можно назначить эффективное лечение, перевести в группу длительно наблюдаемых больных, существенно продлить жизнь и улучшить ее качество.
Также не стоит забывать и про экономические потери от инвалидизации граждан трудоспособного возраста в результате перенесенного лечения – хирургического или комбинированного, включающего в себя и химиотерапию и лучевую терапию. То есть в результате раннего выявления рака этих последствий тоже, возможно, удастся избежать.
Россия приближается к такому кресту между кривыми заболеваемости и смертности, который развитые страны прошли лет 30 назад. Это означает, что наступает переломный момент, когда свою эффективность покажут скрининги, дающие возможность выявлять заболевание на ранней стадии. Соответственно, тех, кого в свое время «пропустили», не выявили рак вовремя, станет меньше, начнут чаще выявлять рак на ранних стадиях, а это приведет к увеличению благоприятных исходов лечения и, как следствие, уменьшению экономических потерь.
— Сколько человек сейчас умирает от рака?
— Три года назад в течение первого года после выявления умирало 27%. Сейчас удалось снизить показатель до 22%.
— Так насколько удастся снизить этот показатель в результате выявления на начальных стадиях?
— По оценкам наших специалистов мы должны к 2024 году выйти на показатель смертности 185 случаев на 100 тысяч населения. Сейчас он составляет 199,6. Этот индикатор заложен в государственной программе по борьбе с онкологическими заболеваниями. И вырастет выявление ранних стадиях рака до 64% -70%. Сейчас этот показатель составляет 57%.
— А что дальше, какие вы видите перспективы этих усилий?
— Я думаю, что несмотря на рост заболеваемости от злокачественных новообразований, который прогнозирует Всемирная организация здравоохранения, эти тенденции нам удастся удержать. Хотя трудно заглянуть в будущее, тем не менее совокупный эффект и от новых методов диагностики и лечения, и от пропаганды здорового образа жизни должен дать свои результаты. Во всяком случае, мы уже добились того, что называем мультидисциплинарный подход к решению проблемы заболеваемости раком. Общество осознало, что это задача не только одних онкологов. Не случайно на наших профессиональных форумах собираются люди очень многих специальностей – врачи, организаторы здравоохранения, физики, математики, химики, чтобы вместе решать, каким быть будущему борьбы против онкологических заболеваний. В конце сентября в ЦМТ пройдет Второй форум онкологии и радиологии.
— Хватает ли лекарств сейчас, довольны ли вы их качеством?
— На сегодняшний день благодаря поддержке Министерства здравоохранения почти в два раза увеличился объем финансирования регионов на закупку современных препаратов. Наша задача, как референсных национальных центров, – оказать методическую помощь в обучении и переподготовке врачей в местных больницах и онкодиспансерах, в первую очередь в том, как провести своевременную и правильную диагностику, как грамотно выстроить маршрутизацию обследований и схему лечения, как правильно применять все самые современные схемы комбинированного лечения. В настоящее время идет разработка рекомендаций для врачей общей практики, которые направлены на повышение общей онконастороженности докторов первичного звена, учат, как распознать первые признаки онкологического заболевания и направить пациента в специализированное учреждение. Для специалистов – онкологов профессиональным сообществом под эгидой Ассоциации онкологов России разрабатываются клинические рекомендации по диагностике и лечению злокачественных новоообразований, которые необходимо неукоснительно выполнять. Это давняя зарубежная практика, которую нам стоит принять на вооружение.
— Что за лекарства у нас используются, зарубежные, российские, какие в основном?
Выбор терапии зависит от многих факторов – стадии заболевания, генетических особенностей и прочее. Государством гарантированы необходимые для лечения лекарства, зарубежные заказываются в основном по индивидуальной программе по необходимости. Многим зарубежным препаратам уже есть аналоги российского производства, которые не хуже. Есть, конечно, препараты, которые мы закупаем за границей, например, некоторые таргетные препараты, которые не производятся, но уже разрабатываются в России. Принят нормативно-правовой акт, в соответствии с которым при участии в торгах двух и более российских производителей, участие иностранных затрудняется. Несмотря на возникшие вначале опасения, впоследствии это простимулировало иностранцев локализовать производства лекарств в России, на которых будет написано «Сделано в России, по лицензии такой-то компании». Отмечу, это не только российская практика, так делали многие государства при отсутствии своей достаточной базы. Очень надеюсь, что Россия вернет свои былые позиции, особенно в производстве радиофармпрепаратов, ведь все у нас для этого есть.
— А незарегистрированные препараты вы заказываете из-за рубежа?
— Незарегистрированные препараты у нас идут только в рамках клинических испытаний. В нашем центре одновременно проходят испытания до 75 препаратов ежегодно.
— Значит, нехватку лекарств не ощущаете?
— Как я уже сказал, лекарств достаточно — и российских, и зарубежных, и даже незарегистрированные тестируются в большом объеме.
— А вы ведете здоровый образ жизни?
— Я много езжу по стране, из-за этого не могу сказать, что правильно питаюсь, но стараюсь не есть вредные продукты, много ходить. Самое главное, что я делаю, это регулярно прохожу диспансеризацию и, в ее рамках, скрининги в соответствии с возрастом. Я сдаю все анализы, которые необходимы, и того же требую от своих коллег.