Рак молочной железы — одно из лидирующих онкологических заболеваний. Несмотря на то, что медицина постоянно развивается, в России с лечением онкологии дела обстоят пока не очень хорошо: например, нет процедуры скринига на обязательном уровне, которая позволяет выявить рак на ранней стадии, когда еще нет внешних симптомов. Большинство людей обращаются к врачам, если испытывают сильные болевые ощущения: как правило, эта боль связана с большим размером опухоли и поздней стадией развития рака.
Несмотря на это, шанс вылечиться или получить поддерживающую терапию есть. Саша Сабанцева рассказала нам, как узнала о своем заболевании, кто помог ей выстроить правильное лечение и как изменилась ее жизнь после онкологии.
О диагнозе
Мой молодой человек (уже муж) нащупал у меня достаточно большую шишку в груди. Я подумала — фигня какая-то. Наверное, нужно просто сходить проверить. Я пошла к платному доктору, который посмотрел результаты УЗИ и анализ пункции, и он не заметил признаков онкологии, хотя мне казалось, что врач он хороший. Сказал, что это доброкачественная опухоль и нужно сделать операцию. Этим он меня успокоил.
Я вообще человек-трус, и в итоге я прогуляла еще полгода. У меня к этому моменту заболели лимфоузлы в подмышечной впадине со стороны груди, где было уплотнение. Я собралась с духом, начала собирать анализы на операцию, чтобы мне удалили опухоль. Пришла уже к новому врачу, которая мне предложила сделать еще один анализ и УЗИ. Я со спокойной душой сдала анализы, врач сказала прийти через несколько дней, когда придут результаты.
Помню — мы идем с подругой в больницу за результатом анализов, и я пошутила — наверное, это рак. Мы посмеялись. К врачу я пришла с мыслями, что будет обычная операция, просто вырежут уплотнение и я пойду себе гулять спокойно.
Когда я зашла в кабинет, врач спросила, пришел ли кто-нибудь со мной. Так я узнала, что у меня нашли метастаз в лимфоузле. Я, естественно, немного опешила. В фильмах очень часто такое происходит, а в жизни это совершенно не так, тебя никто не готовит к этому. Я просто села и не могла говорить, и думала — что за бред, мне всего 22 года?
Усугублялась ситуация тем, что это был День рождения моей мамы, и она знала, что я должна была поехать за анализами и сильно переживала. А я до этого момента не переживала вообще.
С этого момента все и началось. Первый день я поплакала, а потом включилась моя мама. Она позвонила подруге, та посоветовала пойти к ее знакомому врачу, заведующему отделением в онкологическом центре. Мы пришли к нему, он отправил меня на биопсию. Надо отдать врачу должное, он продиагностировал меня по полной и за короткий срок. Наверное, в течение двух недель мне были сделаны две биопсии (это очень неприятная процедура), ПЭТ-КТ ( позитронно-эмиссионная томография — прим. ред.), МРТ. За 2 недели, пока мне делали диагностику, было подозрение на метастаз в позвоночнике, провели МРТ, но там оказалась лишь небольшая грыжа.
Из результатов стало ясно, что у меня инвазивная карцинома третьей стадии. Вообще выделяют 4 стадии, и у каждой есть своя подстадия — у меня была 3а. Было очень страшно, потому что четвертая стадия — финальная и неизлечимая. Я была на грани того, чтобы онкопроцесс перешел на другие органы, а это уже не лечится, существует только поддерживающая терапия, которая позволит жить дольше на какое-то время.
О химиотерапии
Затем меня принимал химиотерапевт — очень хороший, а в этой ситуации очень важно найти грамотного врача. Нужно, чтобы твой первый врач пропускал тебя по цепочке таких же талантливых врачей, как и он сам.
Через 2 недели с постановки диагноза я уже была на первом курсе химиотерапии. Когда я пришла сдавать анализы перед первой химиотерапией (перед каждым курсом берут анализ крови и мочи), у меня появилось дикое желание просто взять и убежать оттуда. Я думала, что это все происходит не со мной. Мне было так страшно, что это какая-то ошибка, которая со мной случилась и я через эту ошибку должна пройти. В этот момент мне было страшнее всего в жизни.
Все стереотипы, который навязывают нам в фильмах про рак, делают свое дело — я была уверена, что после химиотерапии люди не могут встать, их постоянно рвет, но это не так. Сейчас много препаратов, которые затупляют рвотные рефлексы. После химиотерапии я чувствовала ощущение дикого похмелья: как будто ты всю ночь пьянствовал, пришел домой под утро, тебя чуть-чуть подташнивает и есть сильная слабость — вот это про химиотерапию.
Пятая химия была другая, побочные эффекты были другие. К этому моменту у меня выпали все волосы, включая брови и ресницы. На пятой химии начало сильно выкручивать суставы и болеть мышцы. Но последние 4 химиотерапии прошли морально намного лучше — я знала, что это скоро закончится.
Самое сложное в процессе лечения онкологии — это химиотерапия. Это долго, больно, неприятно, много побочных эффектов, я ходила со скоростью черепахи. Если начинала ходить быстрее, я задыхалась так, что думала — сейчас помру.
Большое заблуждение, что люди худеют при химиотерапии. У всех это происходит по-разному — я набрала 15 кг. Просто потому, что я себя очень жалела и пыталась всю свою обиду заедать. Кто-то от стрессов худеет, кто-то толстеет. Вот я ко второй группе отношусь. Когда была последняя химия, на меня надавила мама, и я начала худеть с диетологом. Так больше не могло продолжаться, я не могла на себя смотреть — толстая лысая женщина с серым цветом лица. Все это прошло через истерику, потому что мне трудно было просто взять и начать худеть. У меня есть сила воли, но ее нужно доставать откуда-то из недр.
О мастэктомии и лучевой терапии
После химиотерапии была операция. У меня было несколько вариантов ее проведения: полное удаление молочной железы, частичное удаление и удаление с постановкой импланта. Мы не знали, что выбрать, потому что мы ходили к нескольким хирургам и они предлагали разные варианты.
Моя опухоль была очень агрессивной. Перед тем, как ставят химиотерапию, делают анализ на скорость деления клеток: если они делятся быстро, это значит, рак может быстро распространиться по всему организму. Мои клетки делились очень быстро — возможно, поэтому у меня так быстро выросла опухоль.
Но плюс этой агрессивности в том, что такие опухоли хорошо поддаются лечению химиотерапией. После третьего курса у меня абсолютно исчезла опухоль размером с грецкий орех, исчез большой шар жидкости в лимфоузле.
Поэтому было принято решение сделать частичную мастэктомию и удалять все лимфоузлы. Сейчас я считаю, это было самое правильное решение, поскольку полное удаление молочной железы — это серьезный психологический стресс. В этом случае от груди ничего не остается, только длинный шрам от подмышки до грудины. Наверное, это очень тяжело.
Через месяц после операции у меня была лучевая терапия. По сравнению с химиотерапией — это вообще курорт. Ты просто приходишь 5 раз в неделю полежать несколько минут под аппаратом. Я переносила ее очень хорошо, не у всех так. Уже в это время можно начинать работать. Но на это время все равно дают больничный, потому что от лучевой падает иммунитет.
О страхе и поддержке
Во время химиотерапии вместе с потерей какой-то частички женственности, осознанием себя как женщины, ты теряешь волосы, ресницы, брови. Когда меня предупреждали о таких последствиях терапии, я думала, что со мной этого не случится. Хоть меня уверяли, что я должна быть готова к этому.
Через 2 недели после первой химиотерапии у меня начали выпадать волосы — я проводила рукой по волосам и буквально снимала их с себя. Мне это было даже обидно, потому что до этого я была уверена, что со мной такого не произойдет.
Я не пошла в парикмахерскую. Меня побрил мой муж Володя (тогда еще мы не были расписаны). Я ему вообще за все благодарна — он меня так поддерживал, пытался перевести все в шутку, сказал — когда ты еще согласишься на это? Мы с ним вместе купили мне парик.
К Володе и к маме у меня большое чувство благодарности, потому что они никогда не показывали, как устали. Да, мне было плохо, больно и обидно, но моей семье было намного хуже. Когда мы теряем кого-то, нам жалко не их, а самих себя, когда мы остаемся одни. Володе и маме было страшно меня потерять, потому что они ничего не могли сделать с моей болезнью. Они могли помочь мне морально, но не могли повлиять на окончательный вариант.
При постановке последней системы химиотерапии я была собой очень горда. Я думала, вот я молодец — 8 курсов химии, лысая, ногти все сошли, нет ни одного волоска на теле. Зато без волос я узнала, что мне идут короткие волосы.
Я развлекалась, как могла — купила себе розовый парик и гуляла в нем по городу. Я начала относиться ко всем последствиям болезни с юмором, потому что иначе, наверное, нельзя. Если начинаешь думать, что от этого умирают — твой организм может это принять и сказать — ну, раз люди умирают, значит и ты умрешь. Я никогда не думала о том, что могу от этого умереть. Никогда не рассматривала такую возможность.
Отсеялось огромное количество друзей. Я не могла выходить на улицу, потому что у меня был низкий иммунитет и я могла заразиться. А люди просто переставали звонить и писать. Наверное, им не нужен был человек, с кем не потусоваться, а чтобы его увидеть, к нему надо ехать, а этот человек еще и выглядит не очень приятно. Не знаю, с чем именно это было связано — но это расставило все на свои места.
Я общалась с другими онкобольными. Поначалу у меня было желание вообще ни с кем это не обсуждать. Все наши стереотипы о раке, порожденные необразованностью в этом вопросе, приводят к тому, что когда ты попадаешь в это комьюнити, ты ждешь, что все там страдают и говорят о смерти. Женское отделение в больнице, где я проходила лечение, было самым позитивным. Все точно также переосмысливают жизнь, пытаются уловить все хорошие моменты от происходящего, потому что они не знают, что будет завтра. Я ни с кем особенно не подружилась, но от других онкобольных всегда исходил позитив. Люди даже на последней стадии рака улыбались, обсуждали бытовые проблемы.
О жизни после и принятии себя
Из-за груди я не комплексую — просто поняла, что бывает и хуже. Когда я надеваю лифчик, даже без подклада, моя грудь выглядит более-менее симметричной. Если присмотреться, заметно, что одна немного больше, но меня это не пугает и не пугает мужа. Мы оба понимаем, главное — чтобы я была здорова.
Возможно, в будущем я сделаю пластическую операцию, если меня это будет беспокоить. Но сейчас мне не хочется ложиться под нож.
Прошел год с операции, отросли волосы. Онкология считается хроническим заболеванием, и с ней очень много ограничений даже во время ремиссии. Если ты приходишь в больницу, даже к стоматологу, и говоришь, что болела онкологией — могут отказать в услугах. То же самое и в аптеке, хотя можно практически все лекарства, кроме гормональных. Нельзя витамины, потому что они влияют на иммунитет. Нельзя ездить на море, менять климат, заниматься тяжелыми физическими нагрузками. У меня нельзя брать кровь из правой руки, потому что там нет лимфоузлов. Но я стараюсь жить полноценно, и особых ограничений я не чувствую.
С работой мне повезло, на время лечения удалось договориться, что они меня дождутся. Я понимала, что лечение затянется на 8-9 месяцев, на это время мне давали больничный несколько раз подряд. Мне было неудобно, потому что я с 18 лет работала и обеспечивала себя, а тут приходит 6-7 тысяч с больничного. К тому же, очень тяжело сидеть дома. Когда был последний сеанс лучевой терапии, я уже на следующий день вышла на работу.
Публикация от Шура Пална (@sasha_numph) 8 Июл 2017 в 9:26 PDT
Я считаю, что вся эта ситуация пошла мне на пользу. Раньше я была человек-депрессия, хлебом не корми — дай над чем-нибудь погрустить. А сейчас у меня желание жить. Оно такое сильное, что даже когда мне грустно, я гоню это от себя, потому что жизнь может закончиться в любой момент и нужно наслаждаться каждой секундой. Когда такое переживаешь, рождается много правильных мыслей. Сейчас мне хочется урвать все от того кайфового состояния, в котором я живу.
Я благодарна своей болезни, она помогла мне прийти в себя. До нее у меня был тяжелый период — я похоронила отца и с этого момента постоянно была в депрессии. Возможно, онкология появилась у меня из-за этого — я не знаю и никто не может знать. Но после всего этого я пришла в себя.
Когда мне рассказывают, что кто-то покончил жизнь самоубийством — я не понимаю этих людей. Я столько времени знала, что могу не выкарабкаться — и эта мысль дала мне мощное желание жить.
Онкология — не такая страшная болезнь, какой ее изображают. К ней нужно относиться, как к затянувшейся простуде — очень неприятной, но от которой можно вылечиться. Нужно настраивать себя жить и бороться.