Из цикла ‘Вечера’
Из цикла «Вечера»
Человечество (Перевод М.Волошина)
О, вечера, распятые на склонах небосвода,
Над алым зеркалом дымящихся болот.
Их язв страстная кровь среди стоячих вод
Сочится каплями во тьму земного лона.
О, вечера, распятые над зеркалом болот.
О, пастыри равнин! Зачем во мгле вечерней
Вы кличите стада на светлый водопой?
Уж в небо смерть взошла тяжелою стопой.
Вот. в свитках пламени. в венце багряных терпий
Голгофы — черные над черною землей.
Вот вечера, распятые над черными крестами,
Туда несите месть, отчаянье и гнет.
Прошла пора надежд. Источник чистых вод
Уже кровавится червонными струями.
Уж вечера распятые закрыли небосвод.
Под сводами (Перевод М.Донского)
Сомкнулись сумерки над пленными полями,
Просторы зимние огородив стеной.
Мерцают сонмы звезд в могильной тьме ночной;
Пронзает небеса их жертвенное пламя.
И чувствуешь вокруг гнетущий медный мир,
В который вплавлены громады скал гранитных,
Где глыба каждая — каких-то первобытных
Подземных жителей воинственный кумир.
Мороз вонзил клыки в углы домов и башен.
Гнетет молчание. Хотя б заблудший зов
Донесся издали. Бой башенных часов
Один лишь властвует, медлителен и страшен.
Ночь расступается, податлива как воск,
Вторгаются в нее безмолвие и холод.
Удары скорбные обрушивает молот,
Вбивая вечность в мозг.
Холод (Перевод Г.Шенгели)
Огромный светлый свод, бесплотный и пустой.
Стыл в звездном холоде — пустая бесконечность,
Столь недоступная для жалобы людской,
И в зеркале его застыла зримо вечность.
Морозом скована серебряная даль,
Морозом скованы ветра, и тишь, и скалы,
И плоские поля; мороз дробит хрусталь
Просторов голубых, где звезд сияют жала.
Немотствуют леса, моря, и этот свод,
И ровный блеск его, недвижный и язвящий!
Никто не возмутит, никто не пресечет
Владычество снегов, покой вселенной спящей.
Недвижность мертвая. В провалах снежной тьмы
Зажат безмолвный мир тисками стали строгой,
И в сердце страх живет пред царствием зимы,
Боязнь огромного и ледяного бога.
Соломенные кровли (Перевод М.Донского)
Склонясь, как над Христом скорбящие Марии,
Во мгле чернеют хутора;
Тоскливой осени пора
Лачуги сгорбила худые.
Солома жалких крыш давно покрылась мхом,
Печные покосились трубы,
А с перепутий ветер грубый
Врывается сквозь щели в дом.
Склонясь от немощи, как древние старухи,
Что шаркают, стуча клюкой,
И шарят вкруг себя рукой,
Бесчувственны, незрячи, глухи,
Они запрятались за частокол берез;
А у дверей, как стружек ворох,
Опавшие листы, чей шорох
Заклятий полон и угроз.
Склонясь, как матери, которых гложет горе,
Они влачат свои часы
В промозглой сырости росы
На помертвелом косогоре.
В ноябрьских сумерках чернеют хутора,
Как пятна плесени и тленья.
О, дряхлой осени томленье,
О, тягостные вечера!
Лондон (Перевод Г.Шенгели)
Вот Лондон, о душа, весь медный и чугунный,
Где в мастерских визжит под сотней жал металл,
Откуда паруса уходят в мрак бурунный,
В игру случайностей, на волю бурь и скал.
Вокзалы в копоти, где газ роняет слезы
Свой сплин серебряный — на молнии путей,
Где ящерами скук зевают паровозы,
Под звон Вестминстера срываясь в глубь ночей.
И доки черные; и фонарей их пламя
(То веретена мойр в реке отражены);
И трупы всплывшие, венчанные цветами
Гнилой воды, где луч дрожит в прыжках волны;
И шали мокрые, и жесты женщин пьяных;
И алкоголя вопль в рекламах золотых;
И вдруг, среди толпы, смерть восстает в туманах.
Вот Лондон, о душа, ревущий в снах твоих!
Умереть (Перевод Ю.Александрова)
Багровая листва и стылая вода.
Равнина в красной мгле мала и незнакома,
Огромный вечер, там, над краем окоема,
Выдавливает сок из тучного плода.
И вместе с октябрем лениво умирая,
Пылающую кровь роняет поздний сад,
И бледные лучи ласкают виноград,
Как четки в смертный час его перебирая.
Угрюмых черных птиц приблизился отлет.
Но листья красные сметает ветер в груду,
И, длинные усы протягивает всюду.
Клубничные ростки кровавят огород.
И бронзы тяжкий гул, и ржавый лязг железа
Все ближе, но пока проходит стороной.
А лес еще богат звенящей тишиной
И злата у него побольше, чем у Креза.
Вот так, о плоть моя, мечтаю умереть
В наплыве дум, лучей и терпких ароматов,
Храня во взорах кровь и золото закатов
И гибнущей листвы торжественную медь!
О, умиреть, истлеть, как слишком налитые
Огромные плоды; как тяжкие цветы,
Повисшие теперь над краем пустоты
На тоненькой своей зелено-желтой вые.
Для жизни на земле мы непригодны впредь.
В спокойствии немом лучась багряной славой,
Дозрели мы с тобой до смерти величавой,
Мы гордо ей в глаза сумеем посмотреть.
Как осень, плоть моя, как осень — умереть!
Из цикла «Крушения»
Меч (Перевод М.Донского)
С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Рекомендую распечатать и повесить рядом с зеркалом.
С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Ничтожество с душой пустою и холодной,
Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено;
На жизнь, ее скорбей и счастья не изведав,
Ты будешь, как больной, смотреть через окно.
И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука въестся в плоть, желания губя,
И в черепе твоем мечты окостенеют,
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.
СЕБЯ ПРЕОДОЛЕТЬ! Когда б ты мог! Но, ленью
Расслаблен, стариком ты станешь с юных лет;
Чужое и свое, двойное утомленье
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.
Заплещет вещее и блещущее знамя, –
О, если бы оно и над тобой взвилось! –
Увы! Ты истощишь свой дух над письменами,
Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось.
Ты будешь одинок! – в оцепененье дремы
Прикован будет твой потусторонний взгляд
К минувшей юности, – и радостные громы
Далёко в стороне победно прогремят!
С насмешкой над моею гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке
Ничтожество с душой пустою и холодной
ты будешь прошлое оплакивать в тоске
И кожа ссохнется и мышцы ослабеют
И скука вьется в плоть, желание губя
И в черепе твоем мечты окостенеют
И ужас из зеркал посмотрит на тебя
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов
стать сильным как они тебе не суждено.
над жизнью скорбей, и счастья не изведав
ты будешь как слепой смотреть через окно .
Себя преодолеть когда б ты мог, ленью ослаблен
Стариком ты станешь с юных лет
Чужое и свое двойное утомленье
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет
Заплещет вещее и блещущее знамя
О, если бы оно и над тобой взвилось
Ты истощишь свой дух над письменами
Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось
Ты будешь одинок в оцепененье дремы
Прикован будет твой потусторонний взгляд
К минувшей юности и радостные громы
Далеко в стороне победно прогремят.
Меч
(Музыка: А. Крупнов. Слова: Э. Верхарн.)
С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Ничтожество, с душой пустою и холодной,
Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.
И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука вльется в плоть, желания губя.
И в черепе твоем мечты окостенеют,
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено.
Над жизнею скорбя и счастья не изведав,
Ты будешь как слепой смотреть через окно…
Себя преодолеть когда б ты мог, но ленью
Расслаблен. Стариком ты станешь с юных лет.
Чужое и свое, двойное, утомленье
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено.
Над жизнею скорбя и счастья не изведав,
Ты будешь как слепой смотреть через окно…
Заплещет вещее и блещущее знамя.
О, если бы оно и над тобой взвилось.
Ты истощишь свой дух над письменами,
Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось.
Ты будешь одинок в оцепененьи дремы.
Прикован будет твой потусторонний взгляд
К минувшей юности. И радостные громы
Далеко в стороне победно прогремят.
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено.
Над жизнею скорбя и счастья не изведав,
Ты будешь как слепой смотреть через окно…
Разместить объявление бесплатно! [Добавить на Сайт!]
Мысль на память: Дружба, основанная на бизнесе, лучше, чем бизнес, основанный на дружбе.
Если хотите просто помочь мне делать, то что я делаю – лишние слова не нужны: Ваш благородный поступок мецената оставит неизгладимый след в моей душе, и при желании, Ваш творческий псевдоним будет увековечен на Если вы сумели дочитать до этого места, не поленитесь, пожалуйста, нажать на рекламу – это стимул дальше работать над сайтом!
Возвращаясь в 1926 году с Алтая, Рерих посетил город Новосибирск (так с февраля 1926 г. официально именовался Новониколаевск), где пробыл ровно неделю, с 27 августа по 3 сентября. Первый абзац главы “Алтай” известной и не раз переизданной книги Н. Рериха “Алтай-Гималаи” заканчивается следующей фразой: “Великая Обь – родина жены и змея”. Смысл ее темен, но помнящий содержание “Откровения Иоанна”, увидит здесь реминисценцию апокалиптического сюжета о жене, бежавшей от змея в пустыню. Змей пустил следом воду, но земля расселась и поглотила ее. Исследователь старообрядческих течений вспомнит, что этот сюжет настойчиво повторяется в списках “Путешественников”, повествующих о пути в Беловодье. Еще два места в главе “Алтай” привлекут наше внимание. Упоминание о предсказанной неведомо кем последней битве людей, должной случиться на берегах Катуни и Бии (истоки Оби). И вскользь помянутое загадочное исчезновение картины автора “Зов змея”, написанной незадолго до трансазиатского путешествия. Покидая Новосибирск, Николай Рерих обещал вернуться. Но только в 60-х годах его сын Юрий, передал завещанные городу 60 картин. А незадолго до смерти Н.К.Рерих написал картину “Град обреченный”, изображающую городские стены, обвитые чудовищным Змеем. Есть города, заложенные случайно, по стечению обстоятельств. Есть выросшие в силу необходимости.