Внимание!
Всё ниже не является описанием одной конкретной судьбы — это собирательная картина, которая сложилась из моих РЕАЛЬНЫХ личных впечатлений от 10-летнего общения с российскими акушерами, гинекологами и их многочисленными жертвами (да, именно так — жертвами). Написано в надежде, что кто-то окажется способен учиться на чужих ошибках, а не на своих собственных.
Особо впечатлительным — не читать!
Итак, 21-летняя совершенно здоровая и недавно вышедшая замуж Маша Иванова решила первый раз в жизни обратиться к гинекологу из-за периодически возникающих болей в боку, внизу живота. Боли продолжаются несколько дней в середине менструального цикла.
Врач — Маргарита Яковлевна Зельцер (специалист со стажем, кандидат наук, золотые зубы&очки в золотой оправе), осмотревши Машу, обнаружила, что боли эти обусловлены процессом созревания фолликула — этот процесс совершенно нормальный и не требует никакого лечения. После овуляции — т.е выхода зрелой яйцеклетки из лопнувшего фолликула — эти боли проходят сами собой.
Лечения тут никакого не нужно, но Маргарита Яковлевна торжественно заявляет испуганной Маше:
— Я пишу вам — аднексит! — и назначает антибиотики, в том числе трихопол.
Разумеется, Маргарита Яковлевна прекрасно знает, что во второй половине цикла — т.е. после овуляции — назначать такие антибиотики женщинам, живущим половой жизнью, нельзя. Но тем не менее назначает: «… ах-ах-ах, какой аднексит! Чем же вас теперь спасать. »
Конечно, Маша в течение 2 дней до овуляции и 5 дней после овуляции пьёт эти антибиотики, не думая предохраняться от беременности — откуда ей знать, чем чревато такое доверие к рецептам Маргариты Яковлевны.
И вот случилось то, что должно было случиться: Маша забеременела именно в том цикле, в котором принимались антибиотики.
— Тут только аборт! — торжественно заявляет Маргарита Яковлевна. — Антибиотики на самых ранних сроках беременности, когда органы плода только формируются — вы что хотите урода родить.
Маргарита Яковлевна — очень хороший врач. Она прекрасно знает, что в течение пяти дней после оплодотворения яйцеклетка путешествует по маточной трубе в матку, и только на 6 сутки начинается имплантация, так что до этого срока никакие антибиотики и прочие воздействия со стороны материнского организма для плода совершенно не опасны.
Маргарита Яковлевна прекрасно знает, что к моменту имплантации приём антибиотика был уже окончен, но тем не менее убеждает Машу Иванову, что кроме аборта, другого выхода нет:
— Лучше один раз сделать аборт, зато потом родить здорового ребёнка, чем всю жизнь мучиться с неполноценным!
Но увы — нет ни беременности, ни даже менструации: так проходит ещё 3 месяца, и Маша опять идёт к Маргарите Яковлевне.
* Совсем-совсем недавно в Израиле разразился скандал,
Широко известный в очень узких кругах. Скандал еврейские
СМИ по просьбе раввината почти загасили. Но он таки был
по поводу недобровольной И тайной стерилизации
приехавших в Израиль евреек-эфиопок и евреек-марроканок
— Мы будем вас долго-долго стимулировать всякими препаратами, а потом окажется, что в сперме всего 2 процента подвижности. Надо сразу исключить бесплодие вашего мужа! — объясняет она Маше.
Но едва Маша заикается супругу про спермограмму — он учиняет такой скандал, что до неё вдруг доходит: мужчина категорически не выносит намёков, что, возможно, бесплоден он, а не его жена. Любые попытки намекнуть ему на необходимость сделать спермограмму вызывают у него только одно желание — сменить жену.
Обнаруживши на очередном УЗИ ажно три штуки этих самых кист (свидетельствующих ещё и о том, что имеет место явный перебор дозы кломида), Маргарита Яковлевна не смущается:
— Они сами исчезнут после менструации! — и назначает второй курс кломида.
— Ой, вы знаете, девяносто процентов женщин резистентны к кломиду, но на вас он действует очень хорошо! — радостно сообщает она Маше после очередного разглядывания на мониторе аппарата УЗИ четырёх свежеобразовавшихся кист, и назначает третий курс.
УЗИ показывает, что фолликулы подросли до 5 мм, доминантных нет, эндометрий, как и раньше — 5 мм. Беременность, естественно, не наступает.
— Знаете, у меня были такие женщины, которые благополучно беременели и на 5 миллиметрах, — задумчиво говорит Маше Маргарита Яковлевна. — Если вы не беременеете, значит, вам нужно лечить матку. Ложитесь в стационар, у меня там есть очень хороший знакомый специалист — Борис Иосифович Бельферман, ему ничего не надо — только положите в стол 500 долларов, и за лекарства-ампулы — 200 долларов каждая… (оценивающий взгляд на Машин прикид)… думаю, что пяти ампул на первый курс будет достаточно.
— Замершая беременность, — диагностирует Тина Георгиевна, глядя на заключение УЗИ, когда через две недели Маша всё таки доползает до поликлиники. — В матке деформированный плод, серцебиения нет, полость расширена, гипер- и гипоэхоленные включения. Диагноз — начавшийся выкидыш малого срока. Я пишу вам наряд в стационар, на госпитализацию. Будете выписываться — не забудьте взять у них гистологию…
Добрая медсестра, провожая Машу в палату, даёт рекогносцировку местных условий:
— Если тебя будет чистить наша завотделением — это хорошо, а если Аббас — полный зае…сь… Но до понедельника всё равно никого не будет, потому что все анестезиологи на неделю вперед расписаны, а без анестезиолога нельзя…
Маше повезло: за неё взялась завотделением — боевая старушенция сталинской закалки, без учёной степени, золотых зубов и золотой оправы.
— Расширитель вставлять? — слышит Маша сквозь подступающую дурноту.
— Что ты тут собралась расширять?? — гремит старушенция. — Тут всё давно расширено! Почему она у вас не засыпает?? Такая маленькая, наркоза дали, как большой, а она всё головой вертит!
— Да это я… того… эта… никак не могу в вену попасть после вчерашнего… Тьфу ты чёрт, опять мимо… нах… давайте лучше ей маску… Ай, ***, уронила! — бубнит чей-то голос, и Маша, приоткрыв глаза, вдруг видит чью-то задницу, обтянутую условно белым халатом, которая устремляется под операционное кресло.
Маша не успевает испугаться, как боевая бабулька берёт шприц в свои руки — игла, наконец, впивается, куда нужно, и Машу накрывает мрак…
Потом Маша обнаружит, что сидит в коридоре и трясётся от холода.
— Ой, ты как начала трястись — мы аж испугались! — радостно рассказывает Маше добрая медсестра. Ответить Маша не в состоянии.
— За гистологией придёте через две недели, — равнодушно бросает Маше тётенька, оформляющая выписку.
— Ну, вам хорошо всё сделали, — цедит сквозь зубы Тина Георгиевна после осмотра и УЗИ, — осложнений никаких нет…
Под дверью — очередь человек тридцать… Сесть не на что — все лавочки вдоль стены уже заняты. Из кабинета доносится оживлённый разговор — к Карине Аркадьевне Фишман пришла её знакомая, и они обмениваются впечатлениями от её недавних покупок.
Через 15 минут Карина Аркадьевна и её знакомая торжественно выплывают из кабинета, и очередь оживляется — ну наконец-то наговорились, теперь начнётся приём! Ан не тут-то было: проводив свою знакомую, Карина Аркадьевна сразу же куда-то удаляется, заперев кабинет.
Проходит ещё полчаса. Очередь растёт, постепенно заполняется весь вестибюль… Наконец, кто-то из женщин не выдерживает и начинает ломиться в регистратуру:
— Это издевательство. Посмотрите, какая очередь! Когда же начнётся приём.
— Ой, что вы орёте. Доктор не имеет права чаю попить?? — раздаётся голос из окошечка.
В очереди постепенно назревает бунт:
— Где ваша заведущая. В каком она кабинете. Пусть она придёт сюда и посмотрит, что здесь творится.
Тут, наконец, появляется Карина Аркадьевна и открывает кабинет.
Приём начинается… Когда подходит очередь, Маша на отечных ногах вползает в кабинет.
— Женщина, где ваш анализ на ХГч? — бьёт с налёта Карина Аркадьевна.
— А… я…… не сдавала, — бормочит растерявшаяся Маша.
— КАК. — возмущения Карины Аркадьевны Фишман нет предела. — Немедленно сдавать на ХГч.
Маша вылетает из кабинета, прижимая к груди бумажку-направление.
В глубине души Машу гложут сомнения: анализ на ХГч сдаётся вроде бы только до 12 недели, а у неё уже почти шесть месяцев… Но ничего не поделаешь: послали так послали — придётся сдавать.
В следующий визит к Карине Аркадьевне Маша берёт с собой мужа — для моральной поддержки. Получив в регистратуре бумажку с результатом анализа на ХГч, они заходят в кабинет Карины Аркадьевны.
Карина Аркадьевна смотрит на цифирки в бумажке.
— Вы муж? — обращается она к Машиному супругу. — Встаньте сюда. Прислонитесь к стене.
Выдержав театральную паузу, она торжественно сообщает:
— У вас — МАЛО!
— ЧЕГО мало? — ошарашено спрашивает Машин муж.
— Того, — назидательно произносит Карина Аркадьевна, — на что сдавали, того и мало. Вот эта цифра — видите? Она очень маленькая!
— И что? — не понимает Машин муж.
— А то. Кто вам вообще сказал, что вы беременны? — поворачивается Карина Аркадьевна к Маше. — У вас недельная задержка. Просто вы такая крупная женщина, у вас там внутри всё такое крупное, вот и кажется, что вы беременны.
И тут Машу прорывает:
— Какая, к чёрту, недельная задержка. У меня почти шесть месяцев.
— Как — шесть месяцев? — удивляется Карина Аркадьевна. — А как ваша фамилия? Вы Курочкина?
— Нет, я не Курочкина. — кричит Маша.
— Ах, так вы не Курочкина! — облегченно вздыхает Карина Аркадьевна. — Тогда зачем же вы сдавали на ХГч? Не надо было сдавать…
Кое-как успокоившись после истерического припадка, наглотавшись валерьянки, Маша приползает в КВД и обнаруживается, что женский врач в отпуске.
— Есть только мужской. Пойдёте? Или приходите на следующей неделе.
Маша не в состоянии ждать ещё неделю. Она покорно тащится к указанному кабинету. Около него уже сидят штук шесть хачей разного возраста, которые тут же принимаются с интересом разглядывать Машу.
В кабинете оказывается молодой такой парнишка, который понимает всё сразу, едва взглянув на Машино лицо.
— Да не волнуйтесь вы так, нет у вас никакого сифилиса, — сразу же заявляет он Маше.
— Но как же так… ведь они сказали, что ТРЕТЬЯ стадия… как же такое может быть в организме, чтобы сифилиса — нет, а по анализу — третья стадия?
— А очень даже просто такое может быть в организме, — деловито отвечает парнишка. — Это тогда может быть, когда в вашей женской консультации перепутают ваш анализ с чьим-то другим.
Но это уже последняя капля: Маша пишет заявление, что отказывается от наблюдения в этой женской консультации.
Вернувшись в палату, Маша пытается развлекаться, глазея через стеклянные перегородки на происходящее по соседству, но скоро это перестаёт её занимать.
Страшные крики женщин и комментарии медперсонала постепенно сливаются в однообразный шум — Маша решает ударить сном по голодухе.
Под вечер в палату заходит добрая медсестра и приносит вконец оголодавшей Маше стакан компота:
— Быстрее пей — тебе не положено, ты же в родах!
Ночью она просыпается от того, что постель стала мокрая. Маша соображает, что это отошли воды. Она плетётся на пост, где, по идее, должна быть медсестра. Но её там нет — Маша идёт до ординаторской, стучится в дверь… Наконец оттуда появляется заспанная физиономия:
— Чего тебе?
— У меня отошли воды…
— Какие, нах, воды — три часа ночи! Это у тебя молочница — завтра на обходе покажешь Анне Генриховне, она тебе мазок возьмёт. Иди спать.
И чтобы Маша больше не моталась по коридору, добрая медсестра делает ей инъекцию димедрола.
Просыпается Маша в 11 утра — обход в самом разгаре:
— Где тут пузырь?? — бушует Анна Генриховна Зильбертруд, щупая Машин живот. — Тут уже нет никакого пузыря! Её нужно в родильное срочно.
Ещё бы Анне Генриховне не бушевать: безводный промежуток свыше 6 часов значительно способствует возникновению воспаления плодных оболочек и неонатального сепсиса, что чревато смертельным исходом как для роженицы, так и для новорожденного. Безводный промежуток свыше 6 часов также является противопоказанием к операции кесарева сечения. Поэтому постановлено считать, что при невозможности родоразрешения через естественные родовые пути, по истечении критического срока безводного промежутка (24 часов) плод уже мёртв. Его извлекают из матки по частям, путём плодоразрушающей операции.
— Женщина, почему вы сразу не сказали, что у вас были боли в боку? Плодная оболочка необязательно разрывается снизу, она может порваться и в другом месте — воды сначала подтекают понемногу, а потом пузырь окончательно разрывается. Вы должны были сразу позвать доктора, почему вы не позвали?? Вам 28 лет, а вы что-то мямлите, как 15-летняя девочка! — разоряется Анна Генриховна Зильбертруд.
Так Маша снова оказывается в родильном: ей тут же засандаливают капельницу с окситоцином. Схватки становятся сильными, но раскрытия шейки — нет.
— Я полчаса назад смотрела, — возмущается Анна Генриховна, — было на два пальца, и сейчас столько же!
Хотя Машино тело продолжает корёжить от бесполезных схваток, силы и сознание её потихоньку покидают, исчезает и боль. Дитё признаков жизни уже давно не подаёт, так что ничто больше не мешает Маше погрузиться в ледяную беспросветную нирвану.
Но на её счастье у Анны Генриховны кончается смена. Вместо неё в родильное является такая же боевая старушенция, как вышеописанная завотделением городской больницы.
Едва глянув на Машу, старушенция безо всяких околичностёв командует:
— Так, я буду оперировать! Операционную мне быстро!
Проснувшись, Маша не сразу соображает, где она находится, и что с ней случилось. К низу живота как будто прилеплена какая-то мерзкая клеёнка, от которой всё болит. Добрая медсестра Надежда даёт Маше пить и объясняет, что она лежит в палате интенсивной терапии.
Вернувшись домой, Маша обнаруживает, что её муженёк окончательно поверил своей маме, что с такой больной и бесплодной женой ему жить не стОит. Тем более, что давно уж готова альтернатива. Следующий год у Маши проходит в предразводной суете… Отмечать своё тридцатилетие ей приходится уже в разведеном состоянии — в качестве утешения она приглашает к себе своего сослуживца.
Через два месяца Маша опять приходит на приём к Маргарите Яковлевне:
— Сделайте мне аборт, я развелась с мужем… — просит она Маргариту Яковлевну.
— Ах, — сокрушается Маргарита Яковлевна, — Вы же СТОЛЬКО лечились! Как же мне ЖАЛКО делать вам этот аборт! Вы заплатить-то можете.
Борис Альтшулер руководитель организации »Право ребенка», которая отстаивает необходимость массового усыновления (читай — торговли) русских мальчиков и девочек американскими детоубийцами.