В советское время это стихотворение получило новые толкования. С одной стороны, стремились разъяснить авторскую исповедь, выраженную в заключительном пространном монологе Писателя. С другой — пытались раскрыть злободневный смысл первой части стихотворения, где Лермонтов производит смотр реальных сил современной литературы и журналистики. Ясно, что без полного понимания первой части нельзя правильно истолковать вторую. Между тем в ней остается еще много нераскрытого.
Но кто же в таком случае Читатель? Существует мнение, что в его словах выражены собственные требования Лермонтова к современной поэзии:
Когда же на Руси бесплодной, Расставшись с ложной мишурой, Мысль обретет язык простой И страсти голос благородный?
Эти строки постоянно цитировал с большим сочувствием Белинский. С его легкой руки стали крылатыми фразами и другие реплики Читателя. Прогрессивное их значение породило даже гипотезу, что в этом стихотворении Лермонтов выступил под псевдонимом Читателя, а в образе Писателя предоставил слово другому поэту — А. С. Хомякову 17 . Однако гипотеза эта не нашла себе подтверждения ни в дальнейших трудах ее автора, ни у других исследователей. Как видим, образ Читателя причинил немало затруднений знатокам творчества Лермонтова.
Одна из крылатых фраз Читателя, тоже часто повторявшаяся
Белинским в его статьях, относится к внешнему оформлению журналов:
. Во-первых, серая бумага, Она, быть может, и чиста; Да как-то страшно без перчаток .
С кого они портреты пишут? Где разговоры эти слышут? А если и случалось им, Так мы их слышать не хотим .
Сравнение образа Читателя с Вяземским может объяснить и некую несообразность. Если принять Читателя за рядового подписчика журнала, остается необъяснимой его придирчивая профессиональная критика современной журнальной поэзии. Совсем другим будет наше восприятие, если мы прочтем следующие строки, соотнеся их с литературным вкусом поэта Вяземского:
Стихи — такая пустота; Слова без смысла, чувства нету, Натянут каждый оборот; Притом — сказать ли по секрету? И в рифмах часто недочет.
Отождествляя Читателя с Вяземским, мы можем найти удовлетворительное объяснение и снисходительно-поучающему тону, с каким этот персонаж стихотворения Лермонтова обращается к журнальным критикам:
В чернилах ваших, господа, И желчи едкой даже нету — А просто грязная вода.
«Этому торгашу литературы, — писал он, — подделывающемуся под общий тон, желающему угодить всякому, лишь бы было ему выгодно, и потому смотрящему на талант как на дойную корову, противопоставлен Читатель, безукоризненный человек хорошего высшего общественного тона, который неудовольствие свое на литературу прежде всего выражает тем, что
. Нужна отвага, Чтобы открыть . хоть ваш журнал (Он мне уж руки обломал) . . Да как-то страшно без перчаток .
Упоминание о принадлежности Читателя к высшему кругу, намек на его родовитое происхождение в сочетании с указанием на тонкий литературный вкус и брезгливое пренебрежение к журналистике позволяют узнать в этом описании князя П. А. Вяземского.
. Войдите в наше положенье! Читает нас и низший круг: Нагая резкость выраженья Не всякий оскорбляет слух; Приличье, вкус — все так условно; А деньги все ведь платят ровно! ..
Но если для обрисовки нисходящего пути Полевого достаточно было одной строфы, то с характеристикой эволюции Вяземского дело обстояло сложнее. И тут мы подошли к самому важному: почему Лермонтов называет его Читателем?
Обратимся к последней реплике этого персонажа:
Зато какое наслажденье, Как отдыхает ум и грудь, Коль попадется как-нибудь Живое, свежее творенье! Вот, например, приятель мой: Владеет он изрядным слогом, И чувств и мыслей полнотой Он одарен всевышним богом.
Все это так, — да вот беда: Не пишут эти господа.
She told nor whence, nor why she left her behind Her all for one whoseen’d but little kind. Why didn’t she love him? Curious fool- he still- Is human love the growth human will. Lara.L.Byron Она не сказала,ни откуда она, ни почему оставила Всё ради того,кто не был,казалось,даже ласков с нею? За что она любила его?Пытливый глупец! Молчи: Разве по воле человека рождается человеческая любовь. Лара.Лорд Байрон.(англ.)
Меж тем,подобно дымной тени, Хотя не понял он молений, Угрюмый облак пролетел. Когда ж Селим взглянуть посмел, Он был далеко. (М.Ю.Лермонтов)
Какие степи,горы и моря Оружию славян сопротивлялись? И где веленью русского царя Измена и вражда не покорялись? Смирись, черкес! и запад и восток, быть может,скоро твой разделят рок. Настанет час — и скажешь сам надменно: Пускай я раб,но раб царя вселенной! Настанет час-и новый грозный Рим Украсит Север августом другим! (М.Ю.Лермонтов Измаил-бей.Поэма)
Les poets ressemblent aux ours,qui se nourrissent en sucant leur patte/ Inedit(Лермонтов) Поэты похожи на медведей,кормятся тем,что сосут свою лапу.(Лермонтов)
О чем писать? Восток и юг Давно описаны,воспеты; Толпу ругали все поэты, Хвалили все семейный круг; Все в небеса неслись душою, Взывали, с тайною мольбою, К N.N.,неведомой красе,- И страшно надоели все. (М.Ю.Лермонтов)
Когда же на Руси бесплодной, Расставшись с ложной мишурой, Мысль обретет язык простой, И страсти голос благородный? (Лермонтов) Восходит чудное светило В душе проснувшейся едва; На мысли,дышащие силой, Как жемчуг нижутся слова. (Лермонтов)
Горные вершины, Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой; Не пылит дорога; Не дрожат листы. Подожди немного, Отдохнешь и ты. (М.Ю.Лермонтов)
. Вдаль идут державным шагом. — Кто ещё там? Выходи!
ЮРИЙ ПАШАЛЫ АККОРДЕОН ВЛАДИМИР ПЕСКИН КЛАРНЕТ-Музыка 58
Лермонтов и Пушкин. Две дуэли
В книге приведены рисунки и акварели Лермонтова (В. А. Лопухина, А. А. Столыпин-Монго в костюме курда), а также портреты А. С. Пушкина. М. Ю. Лермонтова, П. А. Вяземского, Э. К. Мусиной-Пушкиной, Н. Н. Пушкиной, Е. Н. Гончаровой, А. Н. Гончаровой, Ж.-К. Дантеса-Геккерна, Н. С. Мартынова. Вид Эоловой арфы (Пятигорск, фотография)
Для меня самое сильное и нестерпимое – личное воспоминание о войне – железнодорожная станция в тылу с двумя поездами на путях. Пришедшими навстречу друг другу. И один – поезд теплушек, двери раздвинуты, и в дверях, за ограничительным брусом – словно упершись в него, молодые солдаты. Они молча глядят на тот, другой состав… Из спальных вагонов. Окна скрыты занавесками, но в окне все ж мелькают там и сям загипсованные ноги, забинтованные головы… Госпиталь. Это направляется в тыл отработанный человеческий материал великой войны. А те молодые, здоровые, со встречного поезда, – молча глядятся в этот состав, как в зеркало.
Les poètes ressemblent aux ours, qui se nourrissent en suçant leur patte. Inédit. [1]
(Комната писателя; опущенные шторы. Он сидит в больших креслах перед камином. Читатель, с сигарой, стоит спиной к камину. Журналист входит.)
Я очень рад, что вы больны: В заботах жизни, в шуме света Теряет скоро ум поэта Свои божественные сны. Среди различных впечатлений На мелочь душу разменяв, Он гибнет жертвой общих мнений. Когда ему в пылу забав Обдумать зрелое творенье. Зато какая благодать, Коль небо вздумает послать Ему изгнанье, заточенье, Иль даже долгую болезнь: Тотчас в его уединенье Раздастся сладостная песнь! Порой влюбляется он страстно В свою нарядную печаль… Ну, что вы пишете? Нельзя ль Узнать?
О чем писать? Восток и юг Давно описаны, воспеты; Толпу ругали все поэты, Хвалили все семейный круг; Все в небеса неслись душою, Взывали с тайною мольбою К N. N., неведомой красе, – И страшно надоели все.
И я скажу – нужна отвага, Чтобы открыть… Хоть ваш журнал (Он мне уж руки обломал): Во-первых, серая бумага, Она, быть может, и чиста; Да как-то страшно без перчаток… Читаешь – сотни опечаток! Стихи – такая пустота; Слова без смысла, чувства нету, Натянут каждый оборот; Притом – сказать ли по секрету? И в рифмах часто недочет. Возьмешь ли прозу? Перевод. А если вам и попадутся Рассказы на родимый лад – То, верно, над Москвой смеются Или чиновников бранят. С кого они портреты пишут? Где разговоры эти слышат? А если и случалось им, Так мы их слышать не хотим… Когда же на Руси бесплодной, Расставшись с ложной мишурой, Мысль обретет язык простой И страсти голос благородный?
Я точно то же говорю. Как вы, открыто негодуя, На музу русскую смотрю я. Прочтите критику мою.
Читал я. Мелкие нападки На шрифт, виньетки, опечатки, Намеки тонкие на то, Чего не ведает никто. Хотя б забавно было свету. В чернилах ваших, господа, И желчи едкой даже нету – А просто грязная вода.
И с этим надо согласиться. Но верьте мне, душевно рад Я был бы вовсе не браниться – Да как же быть. Меня бранят! Войдите в наше положенье! Читает нас и низший круг: Нагая резкость выраженья Не всякий оскорбляет слух; Приличье, вкус – всё так условно; А деньги все ведь платят ровно! Поверьте мне: судьбою несть Даны нам тяжкие вериги. Скажите, каково прочесть Весь этот вздор, все эти книги, – И всё зачем? Чтоб вам сказать, Что их не надобно читать.
Зато какое наслажденье, Как отдыхает ум и грудь, Коль попадется как-нибудь Живое, свежее творенье! Вот, например, приятель мой: Владеет он изрядным слогом, И чувств и мыслей полнотой Он одарен всевышним богом.
Всё это так, – да вот беда: Не пишут эти господа.
О чем писать. Бывает время, Когда забот спадает бремя, Дни вдохновенного труда, Когда и ум и сердце полны, И рифмы дружные, как волны, Журча, одна вослед другой Несутся вольной чередой. Восходит чудное светило В душе проснувшейся едва: На мысли, дышащие силой, Как жемчуг нижутся слова… Тогда с отвагою свободной Поэт на будущность глядит, И мир мечтою благородной Пред ним очищен и обмыт. Но эти странные творенья Читает дома он один, И ими после без зазренья Он затопляет свой камин. Ужель ребяческие чувства, Воздушный, безотчетный бред Достойны строгого искусства? Их осмеет, забудет свет… Бывают тягостные ночи: Без сна, горят и плачут очи, На сердце – жадная тоска; Дрожа холодная рука Подушку жаркую объемлет; Невольный страх власы подъемлет; Болезненный, безумный крик Из груди рвется – и язык Лепечет громко, без сознанья, Давно забытые названья; Давно забытые черты В сиянье прежней красоты Рисует память своевольно: В очах любовь, в устах обман – И веришь снова им невольно, И как-то весело и больно Тревожить язвы старых ран… Тогда пишу. Диктует совесть, Пером сердитый водит ум: То соблазнительная повесть Сокрытых дел и тайных дум; Картины хладные разврата, Преданья глупых юных дней, Давно без пользы и возврата Погибших в омуте страстей, Средь битв незримых, но упорных, Среди обманщиц и невежд, Среди сомнений ложно черных И ложно радужных надежд. Судья безвестный и случайный, Не дорожа чужою тайной, Приличьем скрашенный порок Я смело предаю позору; Неумолим я и жесток… Но, право, этих горьких строк Неприготовленному взору Я не решуся показать… Скажите ж мне, о чем писать? К чему толпы неблагодарной Мне злость и ненависть навлечь, Чтоб бранью назвали коварной Мою пророческую речь? Чтоб тайный яд страницы знойной Смутил ребенка сон покойный И сердце слабое увлек В свой необузданный поток? О нет! Преступною мечтою Не ослепляя мысль мою, Такой тяжелою ценою Я вашей славы не куплю…[2]
[1] Поэты похожи на медведей, сытых тем, что сосут лапу. Нeизданное. (Франц.).
В альбоме Лермонтова 1840–1841 гг. есть рисунок, в точности повторяющий экспозиционную ремарку стихотворения; на нем изображен сам Лермонтов в позе Читателя и А. С. Хомяков в позе Писателя. Однако действующих лиц стихотворения невозможно свести к конкретным прототипам.
Я очень рад, что вы больны. В заботах жизни, в шуме света Теряет скоро ум поэта Свои божественные сны. Среди различных впечатлений На мелочь душу разменяв, Он гибнет жертвой общих мнений! Когда ему в пылу забав Обдумать зрелое творенье? Зато, какая благодать, Коль небо вздумает послать Ему изгнанье, заточенье, Иль даже долгую болезнь: Тотчас в его уединенье Раздастся сладостная песнь! Порой влюбляется он страстно В свою нарядную печаль… ..Ну, что вы пишете? — нельзя ль Узнать?
О чем писать? — восток и юг Давно описаны, воспеты; Толпу ругали все поэты, Хвалили все семейный круг; Все в небеса неслись душою, Взывали, с тайною мольбою, К N. N., неведомой красе, И страшно надоели все.
И я скажу — нужна отвага, Чтобы открыть, хоть ваш журнал (Он мне уж руки обломал). — Во-первых: серая бумага! Она быть может и чиста; Да как-то страшно без перчаток! Читаешь — сотни опечаток! Стихи — такая пустота; Слова без смысла, чувства нету, Натянут каждый оборот; Притом — сказать ли по секрету? И в рифмах часто недочёт. Возьмёшь ли прозу? — перевод. А если вам и попадутся Рассказы на родимый лад, То верно над Москвой смеются Или чиновников бранят. С кого они портреты пишут? Где разговоры эти слышут? А если и случалось им, Так мы их слышать не хотим! Когда же на Руси бесплодной, Расставшись с ложной мишурой, Мысль обретёт язык простой И страсти голос благородный?
Я точно то же говорю; Как вы открыто негодуя, На музу русскую смотрю я. Прочтите критику мою.
Читал я. — Мелкие нападки На шрифт, виньетки, опечатки, Намеки тонкие на то, Чего не ведает никто. Хотя б забавно было свету! В чернилах ваших, господа, И желчи едкой даже нету, А просто грязная вода.
И с этим надо согласиться. Но верьте мне, душевно рад Я был бы вовсе не браниться — Да как же быть. меня бранят? Войдите в наше положенье! Читает нас и низший круг; Нагая резкость выраженья Не всякий оскорбляет слух; Приличье, вкус — всё так условно; А деньги все ведь платят ровно! Поверьте мне: судьбою несть Даны нам тяжкие вериги; Скажите, каково прочесть Весь этот вздор, все эти книги… И всё зачем? — чтоб вам сказать, Что их не надобно читать!
Зато какое наслажденье, Как отдыхает ум и грудь, Коль попадется как-нибудь Живое, свежее творенье. Вот, например, приятель мой: Владеет он изрядным слогом, И чувств и мыслей полнотой Он одарен всевышним богом.
Всё это так. — Да вот беда: Не пишут эти господа.
О чем писать? — бывает время, Когда забот спадает бремя Дни вдохновенного труда, Когда и ум и сердце полны, И рифмы дружные, как волны, Журча, одна во след другой Несутся вольной чередой. Восходит чудное светило В душе проснувшейся едва; На мысли, дышащие силой, Как жемчуг нижутся слова. Тогда с отвагою свободной Поэт на будущность глядит, И мир мечтою благородной Пред ним очищен и обмыт, Но эти странные творенья Читает дома он один, И ими после без зазренья Он затопляет свой камин. Ужель ребяческие чувства, Воздушный, безотчетный бред Достойны строгого искусства? Их осмеет, забудет свет…
К чему толпы неблагодарной Мне злость и ненависть навлечь? Чтоб бранью назвали коварной Мою пророческую речь? Чтоб тайный яд страницы знойной Смутил ребенка сон покойный И сердце слабое увлёк В свой необузданный поток? О нет! — преступною мечтою Не ослепляя мысль мою, Такой тяжелою ценою Я вашей славы не куплю.
* Поэты похожи на медведей, которые кормятся тем, что сосут свою лапу. Неизданное (фр.).
Литературные вопросы никогда особо не волновали Михаила Лермонтова, который предпочитал держаться особняком от поэтов и писателей. Он не зарабатывал себе на жизнь публикацией в журналах, так как был кадровым военнослужащим. Тем не менее, когда в свет выходили его произведения, критики давали себе волю. Причем, свое мнение высказывали не только профессиональные литераторы, но и обыватели, для которых стихи всегда были составной частью светских развлечений.
← Есть речи — значенье.
Журналист, Читатель и Писатель автор Михаил Юрьевич Лермонтов (1814—1841)
Воздушный корабль. Из Цедлица →
См. Стихотворения 1840 . Дата создания: 1840, опубл.: 1840 [1] . Источник: Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений в 2 томах. — Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1989. — Т. 2. Стихотворения и поэмы. 1837—1841. — С. 43. • Стихотворение № 384 (ПСС 1989)
Авторские и издательские редакции текста [ править ]
Журналист, читатель и писатель. // Иллюстрированное полное собрание сочинений в 6 т. 1914-15. T.3, 1914 (дореформенная орфография)
Журналист, читатель и писатель // Полное собрание стихотворений: В 2 т., 1989. Т.2
Журналист, читатель и писатель // Полное собрание стихотворений: В 2 т., 1989. Т.2 (Ё)
Журналист, читатель и писатель. Иллюстрированное полное собрание сочинений М. Ю. Лермонтова / Редакция В. В. Каллаша — М.: Печатникъ, 1914. — Т. III. (РГБ)
Les poètes ressemblent aux ours, qui se nourrissent en suçant leur patte. Inédit. [2]
Я очень рад, что вы больны: В заботах жизни, в шуме света Теряет скоро ум поэта Свои божественные сны. Среди различных впечатлений На мелочь душу разменяв, Он гибнет жертвой общих мнений. Когда ему в пылу забав Обдумать зрелое творенье. 10 Зато какая благодать, Коль небо вздумает послать Ему изгнанье, заточенье Иль даже долгую болезнь: Тотчас в его уединенье Раздастся сладостная песнь! Порой влюбляется он страстно В свою нарядную печаль… Ну, что́ вы пишете? Нельзя ль Узнать?
Узнать? Да ничего…
Узнать? Да ничего… Напрасно!
20 О чём писать? Восток и юг Давно описаны, воспеты; Толпу ругали все поэты, Хвалили все семейный круг; Все в небеса неслись душою, Взывали, с тайною мольбою, К N. N., неведомой красе, — И страшно надоели все.
И я скажу — нужна отвага, Чтобы открыть… хоть ваш журнал
30 (Он мне уж руки обломал): Во-первых, серая бумага, Она, быть может, и чиста, Да как-то страшно без перчаток… Читаешь — сотни опечаток! Стихи — такая пустота: Слова без смысла, чувства нету, Натянут каждый оборот; Притом — сказать ли по секрету? И в рифмах часто недочет.
40 Возьмешь ли прозу? — перевод. А если вам и попадутся Рассказы на родимый лад — То, верно, над Москвой смеются Или чиновников бранят. С кого они портреты пишут? Где разговоры эти слышат? А если и случалось им, Так мы их слышать не хотим… Когда же на Руси бесплодной,
50 Расставшись с ложной мишурой, Мысль обретет язык простой И страсти голос благородный?
Я точно то же говорю. Как вы, открыто негодуя, На музу русскую смотрю я. Прочтите критику мою.
Читал я. Мелкие нападки На шрифт, виньетки, опечатки, Намеки тонкие на то,
60 Чего не ведает никто. Хотя б забавно было свету. В чернилах ваших, господа, И желчи едкой даже нету — А просто грязная вода.
И с этим надо согласиться. Но верьте мне, душевно рад Я был бы вовсе не браниться — Да как же быть. Меня бранят! Войдите в наше положенье!
70 Читает нас и низший круг: Нагая резкость выраженья Не всякий оскорбляет слух; Приличье, вкус — всё так условно; А деньги все ведь платят ровно! Поверьте мне: судьбою несть Даны нам тяжкие вериги. Скажите, каково прочесть Весь этот вздор, все эти книги, — И всё зачем? — Чтоб вам сказать,
80 Что их не надобно читать.
Зато какое наслажденье, Как отдыхает ум и грудь, Коль попадется как-нибудь Живое, свежее творенье! Вот, например, приятель мой: Владеет он изрядным слогом, И чувств и мыслей полнотой Он одарен Всевышним Богом.
Всё это так, да вот беда:
90 Не пишут эти господа.
О чём писать. Бывает время, Когда забот спадает бремя, Дни вдохновенного труда, Когда и ум и сердце полны И рифмы дружные, как волны, Журча, одна вослед другой Несутся вольной чередой. Восходит чудное светило В душе проснувшейся едва;
100 На мысли, дышащие силой, Как жемчуг нижутся слова… Тогда с отвагою свободной Поэт на будущность глядит И мир мечтою благородной Пред ним очищен и обмыт. Но эти странные творенья Читает дома он один, И ими после без зазренья Он затопляет свой камин.
Бывают тягостные ночи: Без сна, горят и плачут очи, На сердце — жадная тоска; Дрожа, холодная рука Подушку жаркую объемлет; Невольный страх власы подъемлет;
120 Болезненный, безумный крик Из груди рвется — и язык Лепечет громко, без сознанья Давно забытые названья; Давно забытые черты В сиянье прежней красоты Рисует память своевольно: В очах любовь, в устах обман — И веришь снова им невольно, И как-то весело и больно
130 Тревожить язвы старых ран… Тогда пишу. Диктует совесть, Пером сердитый водит ум: То соблазнительная повесть Сокрытых дел и тайных дум; Картины хладные разврата, Преданья глупых юных дней, Давно без пользы и возврата Погибших в омуте страстей, Средь битв незримых, но упорных,
140 Среди обманщиц и невежд, Среди сомнений ложно-черных И ложно-радужных надежд. Судья безвестный и случайный, Не дорожа чужою тайной, Приличьем скрашенный порок Я смело предаю позору; Неумолим я и жесток… Но, право, этих горьких строк Неприготовленному взору
150 Я не решуся показать… Скажите ж мне, о чем писать. К чему толпы неблагодарной Мне злость и ненависть навлечь, Чтоб бранью на́звали коварной Мою пророческую речь? Чтоб тайный яд страницы знойной Смутил ребенка сон покойный И сердце слабое увлек В свой необузданный поток?
160 О нет! преступною мечтою Не ослепляя мысль мою, Такой тяжелою ценою Я вашей славы не куплю.
В соответствии с п. 4 части 6 статьи 1259 Гражданского кодекса Российской Федерации сообщения о событиях и фактах, имеющие исключительно информационный характер не являются объектами авторских прав.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
