Текст подлинника
(дан в современной английской орфографии
по изданию «The Riverside Shakespeare: Complete Works»)
To be, or not to be, that is the question:
Whether ’tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing, end them. To die, to sleep —
No more, and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to; ’tis a consummation
Devoutly to be wish’d. To die, to sleep —
To sleep, perchance to dream — ay, there’s the rub,
For in that sleep of death what dreams may come,
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause; there’s the respect
That makes calamity of so long life:
For who would bear the whips and scorns of time,
Th’ oppressor’s wrong, the proud man’s contumely,
The pangs of despis’d love, the law’s delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of th’ unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin; who would fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscover’d country, from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will,
And makes us rather bear those ills we have,
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards [of us all],
And thus the native hue of resolution
Is sicklied o’er with the pale cast of thought,
And enterprises of great pitch and moment
With this regard their currents turn awry,
And lose the name of action. — Soft you now,
The fair Ophelia. Nymph, in thy orisons
Be all my sins rememb’red.
Перевод А. И. Кронеберга
Быть или не быть? Вот в чём вопрос!
Что благороднее: сносить ли гром и стрелы
Враждующей судьбы или восстать
На море бед и кончить их борьбою?
Окончить жизнь – уснуть,
Не более! И знать, что этот сон
Окончит грусть и тысячи ударов, –
Удел живых. Такой конец достоин
Желаний жарких. Умереть? Уснуть?
Но если сон виденья посетят?
Что за мечты на смертный сон слетят,
Когда стряхнём мы суету земную?
Вот что дальнейший заграждает путь!
Вот отчего беда так долговечна!
Кто снес бы бич и посмеянье века,
Бессилье прав, тиранов притесненье,
Обиды гордого, забытую любовь,
Презренных душ презрение к заслугам,
Когда бы мог нас подарить покоем
Один удар? Кто нёс бы бремя жизни,
Кто гнулся бы под тяжестью трудов?
Да, только страх чего-то после смерти –
Страна безвестная, откуда путник
Не возвращался к нам, смущает волю,
И мы скорей снесём земное горе,
Чем убежим к безвестности за гробом.
Так всех нас совесть обращает в трусов,
Так блекнет в нас румянец сильной воли,
Когда начнем мы размышлять: слабеет
Живой полет отважных предприятий,
И робкий путь склоняет прочь от цели.
Офелия! О нимфа? Помяни
Мои грехи в твоей святой молитве!
Перевод К. Р.
Быть иль не быть? Вот в чём вопрос. Что выше:
Сносить в душе с терпением удары
Пращей и стрел судьбы жестокой или,
Вооружившись против моря бедствий,
Борьбой покончить с ними? Умереть, уснуть –
Не более; и знать, что этим сном покончишь
С сердечной мукою и с тысячью терзаний,
Которым плоть обречена, – о, вот исход
Многожеланный! Умереть, уснуть;
Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно!
Какие сны в дремоте смертной снятся,
Лишь тленную стряхнем мы оболочку, – вот что
Удерживает нас. И этот довод –
Причина долговечности страданья.
Кто б стал терпеть судьбы насмешки и обиды,
Гнёт притеснителей, кичливость гордецов,
Любви отвергнутой терзание, законов
Медлительность, властей бесстыдство и презренье
Ничтожества к заслуге терпеливой,
Когда бы сам все счёты мог покончить
Каким-нибудь ножом? Кто б нёс такое бремя,
Стеная, весь в поту под тяготою жизни,
Когда бы страх чего-то после смерти,
В неведомой стране, откуда ни единый
Не возвращался путник, воли не смущал,
Внушая нам скорей испытанные беды
Сносить, чем к неизведанным бежать? И вот
Как совесть делает из всех нас трусов;
Вот как решимости природный цвет
Под краской мысли чахнет и бледнеет,
И предприятья важности великой,
От этих дум теченье изменив,
Теряют и названье дел. – Но тише!
Прелестная Офелия! – О нимфа!
Грехи мои в молитвах помяни!
Перевод А. Д. Радловой
Быть иль не быть? – вот в чём вопрос!
Что благородней для души – терпеть
Судьбы-обидчицы удары, стрелы,
Иль, против моря бед вооружась,
Покончить с ними? Умереть, уснуть,
И всё. И говорить, что сном покончил
С сердечной болью, с тысячью страданий,
Наследьем тела. Ведь конца такого
Как не желать нам? Умереть, уснуть,
Уснуть. И, может быть, увидеть сны.
Ах, в этом-то и дело всё. Какие
Присниться сны нам могут в смертном сне,
Когда мы сбросим этот шум земной?
Вот здесь подумать надо. Оттого
У наших горестей так жизнь длинна.
Кто снес бы времени удары, глум?
И гнёт господ? Насмешки наглецов?
Страдания отвергнутой любви?
Медлительность судов? И спесь властей?
Пинки, что терпеливый и достойный
От недостойных получает, – если
Покоя мог бы он достичь ножом
Простым? Кто стал бы этот груз тащить,
Потея и ворча под тяжкой жизнью?
Нет, ужас перед чем-то после смерти,
Та неоткрытая страна, откуда
К нам путешественник не возвращался,
Сбивает нашу волю, заставляет
Знакомые нам горести сносить
И не бежать от них к тем, что не знаем.
Так в трусов нас сознанье превращает,
И так природный цвет решенья меркнет,
Чуть ляжет на него тень бледной мысли,
И так дела высокой, смелой силы,
Остановившись на пути, теряют
Названье «действия». Но тише! Здесь
Мои грехи в своих молитвах, нимфа!
Перевод Б. Л. Пастернака
Быть иль не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чём разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снёс бы униженья века,
Неправду угнетателя, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика.
Так погибают замыслы с размахом,
Вначале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.
Перевод А. В. Дёмина
Так быть или не быть? В смятеньи ум.
Что лучше: выносить покорно ярость
Пращей и стрел взбесившейся фортуны –
Иль, взяв оружие на сонм напастей,
Всё разом кончить. Умереть – уснуть,
Всего лишь. Знать, что с этим сном прервутся
И боли сердца и мученья плоти, –
Наследницы бесчисленных недугов, –
Какой запал развязке – умереть,
Забыться! – Спать. но благостны ль виденья,
Которые пригрезятся в том сне,
Когда затянется смертельная удавка
Вот что сбивает пыл, вот отчего
Так долго длится тягостная жизнь.
Терпел бы кто: плеть и презренье века,
Тирана прихоть, хамство гордеца,
Терзанье страсти безответной,
Бесстыдство власти, лицемерие закона,
Превозношенье подлости над честью, –
Когда б над смертию своей был волен,
Лишь обнажив клинок; надел бы кто
Ярмо – пыхтеть, потеть под гнётом, – страх
Неведомой страны, с чьих берегов
Никто не возвращался, волю душит;
И легче нам сносить невзгоды мира,
Чем, скинув кожу, скрыться в неизвестном.
Как размышление легко вселило робость!
Как быстро цвет желания увял,
Лишь пала мысли мертвенная тень;
Намеренье, могучее в истоке,
Растёкшееся за порогом этим,
Не назовёшь уже поступком. Тише.
Офелия, свет мой! – В молитве, нимфа,
Страдающую душу помяни.
Перевод А. В. Козырева
Быть иль не быть? – Вот как стоит вопрос…
Что выше: выносить пращи и стрелы
Взбесившейся фортуны – или разом
Восстать противу них, и, взяв оружье,
Закончить всё? Погибнуть… Умереть…
Уснуть… Всего лишь? Знать, что сном прервёшь ты
Страдание и боль – наследство плоти…
Какой конец – забыться и уснуть,
Уснуть! Но каковы тогда виденья,
Которые во сне увижу я,
Когда петля смертельная сомкнётся?
Вот что смущает нас; вот объясненье,
Что делает настолько длинной жизнь
И горе. – Кто бы снёс презренье века,
Тирана гнёт и хамство гордеца,
Тоску любви, медлительность законов,
Глумленье подлости над стойкой честью,
Когда бы волен был прервать свой век
Простым кинжалом? Кто бы под ярмом
Пыхтел, потел, неся груз этой жизни,
Когда б не страх страны, с чьих берегов
Ещё никто вовек не возвращался?
Он волю ослабляет, и нам легче
Терпеть страданья этой долгой жизни,
Чем страхи той, что неизвестна нам.
Так совесть в трусов превращает нас,
Так яркий цвет решимости природной
Бледнеет под тенями слабой мысли;
Стремление, могучее в истоке,
Течет теперь иным, кривым путем
И в океан поступка не впадет…. Но тише!
Офелия, мой свет! В молитве, нимфа,
Мои грехи пред небом помяни…
| +5 |
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Мой перевод без ошибок:
Монолог Гамлета по-русски.
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.
Монолог Гамлета в разных переводах. Очень интересно сравнить.
1. Лозинского
Быть или не быть — таков вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть —
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, — как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть. — Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум, —
Вот что сбивает нас; вот где причина
Того, что бедствия так долговечны;
Кто снес бы плети и глумленье века,
Гнет сильного, насмешку гордеца,
Боль презренной любви, судей медливость,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,
Когда бы страх чего-то после смерти —
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам, — волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?
Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия. Но тише!
Офелия? — В твоих молитвах, нимфа,
Все, чем я грешен, помяни.
2. Пастернака
Быть иль не быть, вот в чем вопрос.
Достойно ль смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателя, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика.
Так погибают замыслы с размахом,
Вначале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.
Разговор Гамлета с матерью:
Королева
Что я такого сделала, что ты
Так груб со мной?
Вы сделали такое,
Что угашает искренность и стыд,
Шельмует правду, выступает сыпью
На лбу невинности и чистоты
И превращает брачные обеты
В торг игроков. Вы совершили то,
Что обездушивает соглашенья
И делает пустым набором слов
Обряды церкви. Небеса краснеют
И своды мира, хмурясь, смотрят вниз,
Как в судный день, чуть вспомнят ваш
поступок,
Нельзя ль узнать, в чем дела существо,
К которому так громко предисловье?
Вот два изображенья: вот и вот.
На этих двух портретах — лица братьев.
Смотрите, сколько прелести в одном:
Лоб, как у Зевса, кудри Аполлона,
Взгляд Марса, гордый, наводящий страх,
Величие Меркурия, с посланьем
Слетающего наземь с облаков.
Собранье качеств, в каждом из которых
Печать какого-либо божества,
Дающих званье человека. Это
Ваш первый муж. А это ваш второй.
Он — словно колос, пораженный порчей,
В соседстве с чистым. Где у вас глаза?
Как вы спустились с этих горных пастбищ
К таким кормам? На что у вас глаза?
Ни слова про любовь. В лета, как ваши,
Живут де бурями, а головой.
А где та голова, что совершила б
Такую мену? Вы не мертвый труп.
А то б вы не могли передвигаться.
Но ваши чувства спят. Ведь тут никто б
Не мог так просчитаться. Не бывает,
Чтоб и в бреду не оставался смысл
Таких различий. Так какой же дьявол
Средь бела дня вас в жмурки обыграл?
Слепорожденный с даром осязанья;
Безрукий, слабо видящий; глухой,
Но чувствующий запах, не ошиблись
Так явно бы!
Стыдливость, где ты? Искуситель-бес!
Когда так властны страсти над вдовою,
Как требовать от девушек стыда?
Какой пример вы страшный подаете
Невестам нашим!
Гамлет, перестань!
Ты повернул глаза зрачками в душу,
А там повсюду пятна черноты,
И их ничем не смыть!
Валяться в сале
Продавленной кровати, утопать
В испарине порока, любоваться
Своим паденьем.
Гамлет, пощади!
Твои слова — как острия кинжалов
И режут слух.
. с убийцей и скотом,
Не стоящим одной двухсотой доли
Того, что тот. С петрушкой в королях.
С карманником на царстве. Он завидел
Венец на полке, взял исподтишка
И вынес под полою.
Со святочной игрушкою.
Под ваши крылья, ангелы небес! —
Что вашей статной царственности надо?
О, горе, с ним припадок!
Ленивца ль сына вы пришли журить,
Что дни идут, а он под злую руку
Приказов ваших страшных не свершил?
Не правда ли?
Цель моего прихода — вдунуть жизнь
В твою почти остывшую готовность.
Но посмотри, что с матерью твоей.
Она не в силах справиться с ударом.
Кто волей слаб, страдает больше всех.
Скажи ей что-нибудь.
Что с вами, леди?
Нет, что с тобой? Ты смотришь в пустоту,
Толкуешь громко с воздухом бесплотным,
И дикостью горят твои глаза.
Как сонные солдаты по сигналу,
Взлетают вверх концы твоих волос
И строятся навытяжку. О сын мой,
Огонь болезни надо остужать
Невозмутимостью. Чем полон взор твой?
Да им же, им! Смотрите, как он бел!
Смерть страшная его и эта бледность
Могли б растрогать камень. — Отвернусь.
Твои глаза мне душу раздирают.
Она рыхлеет, твердость чувств сдает,
И я готов лить слезы вместо крови.
С кем говоришь ты?
Как, вам не видать?
Нет. Ничего. Лишь то, что пред глазами,
Лишь наши голоса.
Да вот же он! Туда, туда взгляните:
Отец мой, совершенно как живой!
Вы видите, скользит и в дверь уходит.
Все это плод твоей больной души.
По части духов бред и исступленье
Весьма искусны.
Исступленье, бред!
Мой пульс, как ваш, отсчитывает такт
И так же бодр. Нет нарушений смысла
В моих словах. Переспросите вновь —
Я повторю их, а больной не мог бы.
Во имя бога, бросьте ваш бальзам!
Не тешьтесь мыслью, будто все несчастье
Не в вашем повеленье, а во мне.
Такая мазь затянет рану коркой,
А скрытый гной вам выест все внутри.
Вам надо исповедаться. Покайтесь
В содеянном и берегитесь впредь.
Траву худую вырывают с корнем.
Прошу простить меня за правоту,
Как в наше время просит добродетель
Прощенья у порока за добро,
Которое она ему приносит.
Ах, Гамлет, сердце рвется пополам!
Вот и расстаньтесь с худшей половиной,
Чтоб лучшею потом тем чище жить.
Спокойной ночи. Не ходите к дяде.
Взамен отсутствующего стыда
Усвойте выдуманную стыдливость.
Она привьется. В маске доброты
Вы скоро сами пристраститесь к благу.
Повторность изменяет лик вещей.
В противность злым привычкам добрый навык
Смиряет или гонит прочь чертей.
Впоследствии, когда вы захотите,
Чтоб вас благословили, попрошу
Тогда и я у вас благословенья,
А что касается до старика,
(показывает на Полония)
О бедняке об этом сожалею.
Но, видно, так судили небеса,
Чтоб он был мной, а я был им наказан
И стал карающей рукой небес.
Я тело уберу и сам отвечу
За эту кровь. Еще раз — добрый сон.
Из жалости я должен быть суровым.
Несчастья начались, готовьтесь к новым.
Еще два слова.
Что ж теперь мне делать?
Еще вы спрашиваете? Тогда
И продолжайте делать, что хотите.
Ложитесь ночью с королем в постель
И в благодарность за его лобзанья,
Которыми он будет вас душить,
В приливе откровенности сознайтесь,
Что Гамлет вовсе не сошел с ума,
А притворяется с какой-то целью.
Ты знаешь сам, что я скорей умру,
Чем соглашусь предать тебя.
Меня
Шлют в Англию. Слыхали?
Да, к несчастью.
Я и забыла. Это решено.
Жить, иль не жить? – Пора решить вопрос,
Что благородней сдаться, иль сражаться?
Терпеть ли стрелы яростной судьбы,
Или восстать и с жизнью расквитаться.
Убить себя, укрыться под землёй,
Спасая плоть от жизненных ударов,
Кто этого не хочет всей душой?
Уснуть и сны смотреть, но вот проблема:
Не будут ли страшнее жизни сны,
Когда порвём мы цепь земных страданий?
Об этом мысль нас держит на земле,
Она причина слишком долгой жизни.
Кто стал бы выносить её бичи,
Насмешки, угнетение, презренье,
Боль, без причин отвергнутой любви,
Нескорый суд, неправедность гоненья
Достойных от прозженных подлецов,
Будь право кончить всё простым кинжалом?
Ну, кто бы стал, потея и кряхтя,
Всю жизнь носить на шее это бремя,
Когда б не страх неведомой страны,
Откуда смертным не было возврата?
Он волю, слабых духом, подавлял,
Терпеть гнёт жизни, снова принуждая,
Известное сносить привычно нам,
Пугает то, чего ещё не знаем.
Сомненья щёки красят белизной,
А промедленье превращает в труса,
Меняем план, обходим стороной,
Препятствия, опасности, искусы.
Но замолчу, моя отрада здесь,
Прекрасная Офелия о, нимфа,
Я знаю, что грехов моих не счесть,
Упомяни их все в своих молитвах.
Разговор с матерью
Королева.
Что совершила я, как ты посмел
Меня винить, так громко, и так грубо?
Гамлет.
Изящество грязнит поступок ваш,
А скромность превращает в лицемерье,
Сажает язвы на чело любви.
Все брачные обеты стали лживы,
Как клятвы проигравших игроков,
Бесстыдством он лишает брак — души,
Молитву веры, рушит все запреты,
Лицо небес пылает от стыда,
Луна бледна, как в Страшный день суда
При первой мысли о поступке этом.
Королева.
Открой же, чем ужасен мой поступок
Раз ты о нём ревёшь и громыхаешь?
Гамлет.
Взгляните на портреты тот, и этот,
Здесь полное изящества чело —
Юпитер Громовержец, властелин,
Способный приказать и наказать.
Над взором Марса — кудри Аполлона,
Меркурий статью, каждый из богов
Свою печать на этот облик ставил,
Чтоб каждый видел, это — человек.
Он вашим мужем был, теперь смотрите,
Здесь новый муж — больной проказой колос,
Сгубивший ядом брата своего.
Ну, где у вас глаза? Как травы гор,
Решились поменять на грязь болота?
Не сможете назвать это любовью —
Смирили годы вам огонь в крови,
Он стал покорным воле и рассудку.
Вы движетесь, а значит, чувства живы,
Они парализованы безумьем,
Иначе выбор ваш не объясним.
Как не смогли увидеть здесь различий,
А может быть, вас дьявол обманул.
Когда вы с ним сыграть решили в жмурки?
Слепой без слуха, и глухой без глаз,
И обоняние без чувств и ощущений,
И даже части одного из чувств
Так глупо не могли бы заблуждаться!
О стыд, где твой румянец? Коли бесы
Так управляют зрелою матроной,
Как может юность устоять, она
Тотчас, как воск, в своём огне растает.
Не нужно осуждать её за пыл,
Раз зрелый ум, в морозы так пылает,
Став сводником преступного желанья.
Королева.
Прошу тебя, мой Гамлет, замолчи!
Ты повернул глаза мне внутрь души,
Там вижу несмываемые пятна,
Зловонной, ядовитой черноты.
Гамлет.
Нет, слушайте: живёте, как в хлеву,
Милуетесь в засаленной постели,
Запятнанной развратом…
Королева.
Вонзаются мне в уши, как кинжалы,
Твои слова. О, Гамлет, замолчи!
Гамлет.
Убийца и подлец! Коварный раб,
Отца мизинец в двести раз дороже.
Порок и шут на троне королей,
Похитил власть, державу и корону!
Королева. Довольно!
Гамлет. Король в одежде, сшитой из заплат.
Входит Призрак
О, ангелы, небесные хранители,
Спасите, осенив меня крылом!
Чего опять желает этот образ?
Королева. Увы, мой сын безумен!
Гамлет.
Пришли меня за вялость упрекать,
За то, что гнев смиряя, трачу время
И не спешу приказ ваш выполнять?
О, говорите!
Призрак.
Не забывай о планах быстрой мести.
Взгляни на мать, она изумлена,
Душа в волненье, успокой её,
Сильно воображенье в слабом теле.
Заговори с ней, Гамлет!
Гамлет. Что с вами, госпожа?
Королева.
Увы, что с вами? Глядя в пустоту,
Вы с воздухом вели свою беседу.
Из глаз взирает дикая душа.
Как полк солдат, разбуженный тревогой,
Ваш волос встал, поднявшись на дыбы.
О милый сын, сдержи своё безумье.
На что ты смотришь?
Гамлет.
Только на него!
Смотрите, как он бледен и печален.
Его печаль, и повод для печали,
И в камне разбудили бы сочувствие.
Взгляд отведи, пока не размягчил
Он жалостью сурового порыва,
Намерений моих не изменил —
Я должен сделать то, что должен сделать,
Не то прольются слёзы вместо крови.
Королева. Кому вы это говорите?
Гамлет. А разве вы не видите его?
Королева. Нет никого, но вижу все, что есть.
Гамлет. И ничего не слышали?
Королева. Лишь то, что вы сказали.
Гамлет.
Туда смотрите! Он крадётся прочь.
То мой отец, одетый, как при жизни.
Смотрите он уходит в эту дверь!
Призрак уходит.
Королева.
Всё это только мозга измышленья,
Чувств исступленье создаёт виденья.
Гамлет.
Чувств исступленье! Пульс мой, как и ваш,
Спокойно бьётся, не приходит в раж.
Я не безумен, можете проверить,
Я всё вам по порядку расскажу,
Не прыгая с предмета на предмет.
Как делает обычно сумасшедший.
Не нужно душу врачевать обманом –
Иначе порча всё нутро разъест,
Незримо разнося свою заразу.
Причина не безумье, а тот грех,
Который, выйдя замуж, совершили.
За прошлое покайтесь перед небом,
А в будущем грешить остерегайтесь,
Сорняк не удобряйте, будет гуще.
А мне, мою, простите добродетель.
Ей в наше время трудно стало жить,
Вымаливать прощенье у порока,
Приходится склоняться перед ним,
Выпрашивать смиренно позволенье
На право молча пользу приносить.
Королева. Ты расколол мне сердце пополам.
Гамлет.
Отбросьте худшую, живите чистой жизнью
С другой, добро хранящей половиной.
Спокойной ночи. Только не ложитесь
Вы больше с дядей в общую постель.
Прикиньтесь добродетельной и чистой,
Со временем и станете такой.
Привычка – дьявол, пожирая чувства,
Является и ангелом для нас,
Она и наши честные поступки
В удобные одежды превращает.
Сегодня ночью с дядей не ложитесь,
А завтра будет воздержаться легче.
Привычка нас способна изменить:
И выгнать дьявола и снова поселить.
Ещё раз: доброй ночи. А что касается
Вот этого вельможи, то я каюсь.
Так небо захотело, наказать
Меня через него и сделало
Меня своим бичом, своим слугою.
Я сберегу его, за смерть отвечу.
Чтоб добрым быть, я должен быть жесток,
Как говорят: лиха беда начало.
Одна пришла, жди, впереди не мало.
А напоследок попрошу вас госпожа
Королева. Что делать я должна?
Гамлет.
Совсем не то, что я просил вас делать,
Пусть соблазнит король вас лечь в постель,
Пусть похотливо ущипнёт за щёчку,
Играя своей мышкой назовёт,
А пальцами погладит нежно шею.
Потом в награду заставит вас открыть
Ему, что я на деле вовсе не безумен,
А только притворяюся безумным.
Быть может, вы об этом сообщите.
Положено ли мудрой королеве,
Скрыть тайну от летучей мыши, жабы?
Зачем скрывать? Наперекор рассудку
Раскройте клетку, отпустите птиц,
Для опыта залезьте в клетку сами,
Да и сломайте себе шею.
Королева.
Слова язык рождает при дыханье,
Дыханье жизнь, поэтому поверь:
Во мне нет жизни, чтобы рассказать,
Всё то, что ты сейчас поведал мне.
Гамлет. Я должен ехать в Англию. Вы знаете об этом?
Королева. Увы! Про это я совсем забыла.
Жить или не жить?! Вот вопрос вопросов
разумно ль благородностью страдать
и стрелам гнусным ядрам смертоносным
себя на растерзание отдать. или восстать
кинжалу ринувшись навстречу
и смерть свою за сон принять
Где всё ушло, где сердце встало и нету тысячей ударов
по тонкой плоти в рваной коже
Где сон и жизнь ну так похожи
Что больше нечего желать. и тут ли истину познать
украв у вечности начало, чтоб сны свои смотреть с конца
Но горько мысленно представить
себя из мёртвого лица
И эта мысль нас так пугает, что рвём мы сон и хочем жить
держать побои тихо таять и мелким шагом семенить
сплошь угнетаться полуправдой терпеть нахальство гордеца
и от любви страдать неладной и от решения суда
И ощущать себя презренным под взглядом важного лица
и даже радость так мгновенна как три заёмные гроша
Но можно это всё отринуть и обрести спокойный сон
кинжалом остро-обнажённым пустить из вены шейной кровь
чтоб не стонать под грузом жизни не изнуряться потом дня
но страх и ужас такой смерти пугает разум. ведь туда
открыта всем туда граница но вот оттуда никогда
ещё никто не возвратился и правды всей не рассказал
Ах как страшит нас неизвестность, как разум празднует труса
Как порождённая решимость вдруг умирает и рука
быстрее в ножны продевает не кровью пахнущий клинок
Сказать бы нам. хотя бы тихо, что страшно нам за тот порог.
О дева! Нимфа! О богиня, молись скорее за меня
Молись о мысли совершённой незавершённого греха.
Быть иль не быть — вот в этом
Вопрос; что лучше для души — терпеть
Пращи и стрелы яростного рока
Или, на море бедствий ополчившись
Покончить с ними? Умереть: уснуть
Не более, и если сон кончает
Тоску души и тысячу тревог,
Нам свойственных, — такого завершенья
Нельзя не жаждать. Умереть, уснуть;
Уснуть: быть может, сны увидеть; да,
Вот где затор, какие сновиденья
Нас посетят, когда освободимся
От шелухи сует? Вот остановка.
Вот почему напасти так живучи;
Ведь кто бы снес бичи и глум времен,
Презренье гордых, притесненье сильных,
Любви напрасной боль, закона леность,
И спесь властителей, и все, что терпит
Достойный человек от недостойных,
Когда б он мог кинжалом тонким сам
Покой добыть? Кто б стал под грузом жизни
Кряхтеть, потеть, — но страх, внушенный чем-то
За смертью — неоткрытою страной,
Из чьих пределов путник ни один
Не возвращался, — он смущает волю
И заставляет нас земные муки
Предпочитать другим, безвестным. Так
Всех трусами нас делает сознанье,
На яркий цвет решимости природной
Ложится бледность немощная мысли,
И важные, глубокие затеи
Меняют направленье и теряют
Названье действий. Но теперь — молчанье.
Офелия. В твоих молитвах, нимфа,
Ты помяни мои грехи.
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.
Перевод Б.Пастернака, адаптированный
для спектакля Театра на Таганке
в исполнении Владимира Высоцкого:
———————————
Быть или не быть — вот в чем вопрос.
Достойно ли терпеть безропотно позор судьбы
Иль нужно оказать сопротивленье?
Восстать, вооружиться, победить
Или погибнуть, умереть, уснуть?
И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук
И тысячи лишений, присущих телу!
Это ли не цель, что всем желанна —
Умереть, уснуть, уснуть?
И видеть сны.
Вот и ответ.
Какие ж сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?!
Вот и разгадка.
Вот что удлиняет несчастьям нашим жизнь на столько лет!
А то кто снес бы ложное величье правителей,
Невежество вельмож, всеобщее притворство,
Невозможность излить себя, несчастную любовь
И призрачность заслуг в глазах ничтожеств —
Когда так просто сводит все концы удар кинжала!
Кто бы согласился, кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один не возвращался,
Не склоняла воли —
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться.
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От промедленья долгого!
Но тише,
Тише,
Тише.
Быть иль не быть, вот в чем вопрос.
Что выше:
Сносить в душе с терпением удары
Пращей и стрел судьбы жестокой или,
Вооружившись против моря бедствий,
Борьбой покончить с ним? Умереть, уснуть —
Не более; и знать, что этим сном покончишь
С сердечной мукою и с тысячью терзаний,
Которым плоть обречена,- о, вот исход
Многожеланный! Умереть, уснуть;
Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно!
Какие сны в дремоте смертной снятся,
Лишь тленную стряхнем мы оболочку,- вот что
Удерживает нас. И этот довод —
Причина долговечности страданья.
Кто б стал терпеть судьбы насмешки и обиды,
Гнет притеснителей, кичливость гордецов,
Любви отвергнутой терзание, законов
Медлительность, властей бесстыдство и презренье
Ничтожества к заслуге терпеливой,
Когда бы сам все счеты мог покончить
Каким-нибудь ножом? Кто б нес такое бремя,
Стеная, весь в поту под тяготою жизни,
Когда бы страх чего-то после смерти,
В неведомой стране, откуда ни единый
Не возвращался путник, воли не смущал,
Внушая нам скорей испытанные беды
Сносить, чем к неизведанным бежать? И вот
Как совесть делает из всех нас трусов;
Вот как решимости природный цвет
Под краской мысли чахнет и бледнеет,
И предприятья важности великой,
От этих дум теченье изменив,
Теряют и названье дел.- Но тише!
Прелестная Офелия!- О нимфа!
Грехи мои в молитвах помяни!
Быть иль не быть — вот в чем вопрос.
Что благороднее: сносить удары
Неистовой судьбы — иль против моря
Невзгод вооружиться, в бой вступить
И все покончить разом. Умереть.
Уснуть — не больше,- и сознать — что сном
Мы заглушим все эти муки сердца,
Которые в наследье бедной плоти
Достались: о, да это столь желанный
Конец. Да, умереть — уснуть. Уснуть.
Жить в мире грез, быть может, вот преграда.-
Какие грезы в этом мертвом сне
Пред духом бестелесным реять будут.
Вот в чем препятствие — и вот причина,
Что скорби долговечны на земле.
А то кому снести бы поношенье,
Насмешки ближних, дерзкие обиды
Тиранов, наглость пошлых гордецов,
Мучения отвергнутой любви,
Медлительность законов, своевольство
Властей. пинки, которые дают
Страдальцем заслуженным негодяи,-
Когда бы можно было вековечный
Покой и мир найти — одним ударом
Простого шила. Кто бы на земле
Нес этот жизни груз, изнемогая
Под тяжким гнетом,- если б страх невольный
Чего-то после смерти, та страна
Безвестная, откуда никогда
Никто не возвращался, не смущали
Решенья нашего. О, мы скорее
Перенесем все скорби тех мучений,
Что возле нас, чем, бросив все, навстречу
Пойдем другим, неведомым бедам.
И эта мысль нас в трусов обращает.
Могучая решимость остывает
При размышленье, и деянья наши
Становятся ничтожеством. Но тише, тише.
Прелестная Офелия, о нимфа —
В своих святых молитвах помяни
Мои грехи.
Быть или не быть,- таков вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть,-
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти,- как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть.- Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум,
Вот что сбивает нас; вот где причина
Того, что бедствия так долговечны;
Кто снес бы плети и глумленье века,
Гнет сильного, насмешку гордеца,
Боль презренной любви, судей неправду,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,
Когда бы страх чего-то после смерти,-
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам,- волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?
Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия. Но тише!
Офелия? — В твоих молитвах, нимфа,
Да воспомнятся мои грехи.
Фима Жиганец
——————-
Шекспир в переводе на блатной
ПОГОНЕНИЯ ГАМЛЕТА,
БОСЯКА ДАТСКОГО
Жужжать иль не жужжать?
Во, бля, в чём заморочка!
Не в падлу ль быть
отбуцканным судьбой
Иль всё же стоит дать ей оборотку,
Мясню захороволить
и непруху
Расшлёпать? Завести хвоста.
Отъехать.
И просекать, как этим
рвёшь браслеты,
Что повязали ливерку твою
С мориловкой, сосаловкой, Загибом
Петровичем. Вот финиш.
Дуба дать.
Вернее, закимать. И сечь сеансы?
Вот и трандец.
Какой приход накроет,
Какие я галюники словлю,
Когда на ногу
бирку мне наденут?
Так быть иль нет, не быть? Вот он, вопрос!
Что благороднее: в душе ль сносить удары
и раны наносимые безжалостной судьбой,
иль, взяв клинок, упершись в острие,
покончить разом с этим морем бедствий?
Уйти в небытие. Заснуть. Не продолжать.
И этим сном сказать: “ Мы прекратили
и сердца боль, и тысячи природных катаклизмов,
которым плоть подвержена.” Не это ли венец
подспудного желанья. Уйти в небытие. Уснуть.
Уснуть. быть может, видеть сны. А, вот оно, сомненье!
Какие ж сны быть могут в смертном небытье,
когда мы уж отринули всех смертных суету?
Вот это заставляет колебаться, и в этом объяснение тому,
Что мы влачим так долго жизни бремя.
Иначе, кто бы стал сносить побои и глумления эпохи,
и гнет неправедный, и дерзость гордеца,
И боль отвергнутой любви, судебный произвол,
Презренье ведомств, и пинки,
что получает добродетель от подонков,
Когда утешиться он мог бы
одним клинка ударом? И кто б тянул такую ношу,
стеная и потея от тягОты жизни,
когда б не ужас неизвестного по смерти,
той тайной стороны от рубежей которой
еще и разу не вернулся путник? Тот ужас мутит волю
и убеждает, что лучше уж терпеть те беды, что имеем,
чем в поисках неведомых носиться.
И осознанье этого вдруг трусов делает из нас,
и вот простейший вывод
уже сокрыт под патиною мыслей,
и мощный наш порыв
при этих доводах меняет свой поток
и к действу не приводит. Но тише!
Вот прекрасная Офелия! О, нимфа, все мои грехи
в твоих молитвах упомянуты пусть будут.
Быть иль не быть, вот в чём вопрос. Доколе
Сносить покорно приговор судьбы?
Не лучше ль противостоять всем бедам,
Сразив их разом в яростной борьбе?
Быть может, смерть – конец душевным мукам,
Успокоенье плоти и ума?
Смерть – сон, но без конца и пробужденья.
Уснуть навек и видеть сны во сне.
Но вот заминка: могут ли присниться
В том смертном сне виденья суеты
Земной, чей узел сброшен вместе с жизнью?
Подумаем об этом не спеша.
Наверное, здесь кроется причина
Столь долгого терпенья в нашей жизни,
Хотя и несть числа её порокам:
Гнев власти и презренье гордецов,
Неразделённость чувств, безвластье права,
Чиновный произвол, толчки невежд, –
Когда совсем несложно рассчитаться,
Кинжалом меткий нанеся удар.
Едва было б кому потеть охота,
Стонать под грузом жизненных невзгод,
Когда бы не пугала тайна смерти –
Страны, откуда нет пути назад, –
Предпочитая трепету безвестья
Испытанные беды бытия.
Как просто мысль до трусости доводит!
Бледнеет цвет решимости пред ней,
И самые большие начинанья
Теряют направленье на ходу,
И смысл поступка, и его названье.
О нимфа! – Вот Офелия идёт, –
Прелестная, прошу тебя в молитвах
Своих упомянуть мои грехи.
Жить или нет – так вот он, выбор.
Что честнее – смириться со свирепыми ударами судьбы
или, сразившись с морем бед, их прекратить.
Да, умереть – заснуть – и больше ничего.
Заснув, мы прекращаем страдания души,
мы избавляемся от сотен пыток,
доставшихся в наследство вместе с телом.
Да, умереть – заснуть – быть может, видеть сны.
Вот в чем загвоздка.
Когда мы ускользнем от суматохи жизни,
что нам привидится в сне смерти?
Вот отчего мы медлим.
Вот отчего стараемся продлить свои мученья.
А то бы кто сносил насмешки и побои времени?
Кто бы терпел несправедливый гнет,
боль отвергнутой любви,
наглость чиновников, невыполнение закона,
издевательства зазнаек,
презренье вместо признания заслуг —
ведь можно подвести итог одним ударом стали?
Ну кто б, кряхтя, весь в мыле, волок такой багаж?
Страх перед неизвестностью, перед неведомой страной,
откуда ни один не возвратился, парализует волю,
заставляет терпеть привычное нам зло
и не спешить на поиск незнакомого.
Нас в трусов превращают рассужденья,
природный румянец отваги
сменяет гипсовая бледность размышлений.
Вот отчего мы упускаем тот момент,
в который можно сделать ход в большой игре.
Мы не способны на поступки.
Я что-то разошелся.
— Офелия, ты прелесть! В твои б молитвы все мои грехи.
Жизнь или смерть – ребром стоит вопрос:
Как лучше по уму – перетерпеть
Пращи и стрелы яростной судьбы
Или вооружиться против бед
И побороть их. Умереть, заснуть –
Не более; и сном преодолеть
Боль в сердце, тысячу родных ударов,
Наследуемых плотью; вот финал
Вполне желанный. Умереть, заснуть –
Заснуть, быть может – грезить. Эй, постой –
В том смертном сне нахлынувшие грезы,
Когда мы сбросим суету мирскую,
Должны нам передышку дать; итак,
Вот почему столь долговечно горе:
Кто ж выдержит бичи и спесь времен,
Тирана злобу, гордеца презренье,
Тщету любви, медлительность закона,
Надменность власти и пинки, что терпит
Приличный человек от недостойных,
Когда бы сам кинжалом обнаженным
Мог свой покой добыть? Кто скорбный скарб
Всю жизнь таскать в поту и стоне станет?
И только страх чего-то после смерти
В стране неведомой, из чьих пределов
Никто не возвращался, гасит волю:
Уж лучше здесь опять страдать привычно,
Чем к неизвестным мукам вознестись.
Так совесть наша переходит в трусость,
Решимости румянец прирожденный,
Покрывшись бледной тенью мысли, чахнет,
А дерзкие и громкие затеи
Вдруг начинают течь куда-то вбок,
Теряя облик действий. – Впрочем, тише.
Прекрасная Офелия. В молитвах
Помянешь, нимфа, все мои грехи.