Уильям Шекспир
Бесплодные усилия любви
Комедия
Перевод в стихах Корнея Чуковского
В пьесе два лагеря – мужской и девический – ведут между собой войну, причем каждый боевой эпизод неизменно заканчивается полным триумфом девического. Эта война декларируется обоими сторонами не раз:
Развейте знамена и ринемся в атаку.
Круши их, бей, коли!
восклицают мужчины, собираясь в любовный поход. И в девичьем лагере такой же воинственный клич:
Набег! Нашествие! К оружию скорей,
И прямо в бой, в огонь, злым недругам навстречу!
Причем мужчины всякий раз разбиты, посрамлены и унижены. С насмешливым презрением говорят о них женскому лагерю:
На вас опять идут злосчастные вояки,
Готовьте отразить их жалкие атаки.
Они без маски, да! – и видно по глазам,
Какой они сейчас испытывают срам.
В женском лагере говорят о мужчинах:
Однако мы пощады не даем
Поклонникам своим!
Так что же! Поделом!
Вольно же им, глупцам, за все насмешки наши
Так дорого платить.
Вот эта-то извечная война мужчин и женщин является единственной темой шекспировой пьесы, причем в духе великих гуманистических идей Ренессанса женщины представлены здесь в таком ореоле, их благосклонность является таким недосягаемым счастьем, всякий, кто по какой бы то ни было причине отречется от них, ошельмован здесь с такою жестокостью, что, кажется, ни в одной из европейских литератур нет и не было другого произведения, где утверждалось бы с такой силой все могущество женщины, ее, так сказать, майестатность:
О, возможно ли,
Чтоб юноши достигли совершенства
В познаньи истины, не зная обаянья
Прекрасного девичьего лица.
Из женских глаз извлек я эту мудрость,
Они – те академики, те книги,
Откуда пышет пламя Прометея.
Такова, по словам этой пьесы, светлая и благотворная роль, которую женщины играют в жизни мужчины. Никогда еще в мировой литературе не звучал более пламенно гимн во славу женской власти над мужскими сердцами.
Эта власть, судя по пьесе, троякая:
1. Раньше всего в телесном обаянии. Сила полового влечения, которое делает женщину необходимой для мужчины, как воздух, – показана здесь с юношеской страстью.
2. Но эта сила сочетается по Шекспиру с могуществом ума, здравого смысла великолепного женского чувства реальности. Мужчины – даже умнейшие – кажутся в этой пьесе глупцами при всяком столкновении с женской проницательностью, женской смышленостью. Мужчины в плену у своего эвфуизма – им замутили мозги их собственные пышные речи, напыщенная фразеология ослабила их чувство реальности, они утратили меру вещей, а женщины своим насмешливым здравым смыслом уничтожают весь чад эвфуизма, – и каждую минуту сводят мужчин с искусственных облаков на землю. Хотя исторически эвфуизм был, главным образом, прихотью женщин – по Шекспиру это всецело болезнь мужчин, от которой их излечивают женщины.
3. Но главная победа женщин в этой пьесе – моральная. С необыкновенной для тех времен новаторской смелостью Шекспир в конце своей пьесы указывает, что женщина служит нравственному очищению мужчины, что она источник мужского благородства, что мужское влечение к женщине-самке переосмысляется, преобразуется, благодаря ей, в жажду высокого подвига, самоотвержения, идейного служения людям.
Какие-то чрезвычайно русские ноты звучат в заключительной сцене пьесы, когда главным условием приобретения женской любви оказывается помощь страдальцам, ухаживание за больными, тяжелые полевые работы – вообще подвижничество. В заключительной сцене пьесы Розалина говорит де Бирону:
Ваш плодородный мозг такой густою
Полынью весь зарос и чтоб могли вы
Освободить его от этих плевел
И тем завоевать мою любовь –
Коль вы ее желаете! – дешевле
Вам не купить ее, – вы каждый день
Должны в теченье года посещать
Немых страдальцев, стонущих больных,
Чей бедный слух на горестном одре
Их собственные стоны оглушили.
И перевел я эту пьесу не так, как переводили ее другие переводчики в прежнее время совсем иначе – согласно тем неписаным заповедям, которые продиктованы нам советским читателем
… Великая идея пьесы Шекспира, ее проповедь, ее главная суть, заглушавшаяся какофонией никчемных и давно омертвелых острот, впервые выступила передо мною с полной отчетливостью. Эта проповедь опять-таки на потребу нашим сегодняшним и завтрашним людям, она жгуче злободневна, словно специально написана для театра 1945–1950 года…